Елена понимала силу его аргументов, но также осознавала, что реальность сложнее черно-белых категорий. Человеческая история – это постоянное балансирование между сохранением и трансформацией, между безопасностью традиции и риском инновации.

– У меня есть план, – сказала она наконец. – Я встречусь с Савченко, как он просит. Но не для того, чтобы присоединиться к нему. А чтобы понять, как именно работает его методика. Узнать её слабые места. А затем использовать это знание против него.

– Это слишком опасно, – возразил Рябов. – Он эксперт в манипуляции сознанием. Вы можете войти с одними намерениями, а выйти с совершенно другими, даже не осознавая изменений.

– Именно поэтому мне нужна страховка, – сказала Елена. – Вы и документы, которые мы забрали. Сделайте копии, разошлите их доверенным людям, с инструкцией опубликовать, если я не выйду на связь в течение определенного времени.

Рябов обдумал её предложение, взвешивая риски и потенциальные выгоды – типичный когнитивный процесс принятия решения в условиях высокой неопределенности.

– Это может сработать, – признал он наконец. – Но вам нужно быть предельно осторожной. Савченко – мастер психологического воздействия. Он будет использовать всё – от философских аргументов до прямых эмоциональных триггеров.

– Я знаю, – кивнула Елена. – Но у меня есть одно преимущество – я разработала методику, которую он использует. Я понимаю её принципы лучше, чем кто-либо другой. И если он модифицировал её… возможно, я смогу выявить эти модификации и найти противоядие.

Они продолжили путь в молчании, каждый погруженный в собственные мысли. Елена размышляла о предстоящей встрече, готовясь к психологическому противостоянию с человеком, который когда-то был её наставником, а теперь стал воплощением её самых глубоких профессиональных страхов.

Она понимала риск. Понимала, что стоит на краю пропасти, готовясь заглянуть в бездну искаженного сознания. Но также знала, что иногда единственный способ победить тьму – это войти в неё с открытыми глазами, сохраняя внутренний свет рациональности и этики.

Что бы ни случилось в клубе «Пандора», это будет не концом, а лишь новой главой в её понимании человеческой психики, её возможностей и её границ. И, возможно, в понимании самой себя – той темной стороны её профессионального любопытства, которую она так долго отрицала, но которая всегда была частью её сущности.

Руки Елены дрожали, когда она вводила код доступа к архиву клуба. Тонкие пальцы, привыкшие к методичному конспектированию сеансов психотерапии, сейчас выдавали соматическую реакцию на стресс – классический симптом активации симпатической нервной системы. Александр стоял рядом, его дыхание – единственный звук в тишине пустого коридора, напоминающего асептический тоннель подсознания, в который она профессионально погружалась каждый день, но теперь готовилась войти физически.

– У нас не больше получаса, – прошептал он, нервно оглядываясь через плечо. Его базальная тревожность проявлялась в микродвижениях шейных мышц. – Савченко сейчас с советом директоров. Как только встреча закончится…

– Этого хватит, – Елена вздрогнула от щелчка замка. Её организм мгновенно генерировал выброс адреналина, заставляя сердце частить. Тяжелая дверь бесшумно открылась, словно граница между сознательным и бессознательным.

Архив представлял собой воплощенную метафору структурированного разума – небольшую комнату без окон, с идеально организованными рядами металлических шкафов, напоминающих ячейки памяти, и центральным столом с компьютером как символом контролирующего эго. Стены, окрашенные в стерильный белый цвет – цвет отрицания и интеллектуального возвышения над эмоциями – создавали атмосферу клинического отчуждения. Стерильная чистота помещения напоминала операционную, а не хранилище документов – место, где проводятся хирургические вмешательства в человеческие души.