Он сделал паузу, давая ей время осмыслить эти вопросы – риторический прием, призванный подчеркнуть их философскую глубину.

– Но я звоню не для философской дискуссии, – продолжил он, меняя тон на более деловой. – Я предлагаю вам сделку, доктор Северова. Приезжайте в клуб. Одна, без сопровождения вашего самозваного защитника. Я покажу вам всю правду о проекте «Лабиринт» – без купюр, без редакционных правок. Все данные, все исследования, все результаты. И вы сами решите, стоит ли это продолжать или остановить.

– И я должна просто поверить, что вы отпустите меня после этого? – спросила Елена, её скептицизм был вполне обоснован предыдущим опытом.

– Я не собираюсь удерживать вас против воли, – ответил Савченко. – Это было бы контрпродуктивно. Ваша ценность для проекта – в вашем интеллекте, в вашей методике, в вашем уникальном подходе к человеческой психике. Всё это работает только при добровольном участии. Принуждение создает сопротивление, а сопротивление искажает результаты.

Елена переглянулась с Рябовым, который энергично покачал головой, безмолвно сигнализируя о своем категорическом несогласии с предложением.

– Мне нужно подумать, – сказала она, выигрывая время для анализа ситуации.

– Конечно, – согласился Савченко. – У вас есть два часа. После этого мои варианты… сократятся. А вместе с ними и ваша свобода выбора.

Связь прервалась, оставив их в тишине, нарушаемой только шумом двигателя и отдаленными звуками городской жизни. Рябов первым нарушил молчание.

– Вы же не рассматриваете серьезно его предложение? – спросил он, его голос выдавал плохо скрываемую тревогу. – Это очевидная ловушка.

– Очевидная – да, – согласилась Елена. – Но это не значит, что у нас есть лучшие варианты. Что мы можем противопоставить ресурсам Савченко? У него связи, деньги, инфраструктура. У нас – украденная папка с документами, которые, возможно, подделаны, и USB-накопитель неизвестного содержания.

Она посмотрела в окно, наблюдая, как городской пейзаж постепенно меняется – от индустриальных зон к спальным районам, от анонимности к обжитости, от отчуждения к сообществу. Метафора человеческой психики, движущейся от изоляции к связанности.

– Что, если Савченко прав? – спросила она тихо, озвучивая мысль, которая беспокоила её с самого начала, но которую она не осмеливалась признать полностью. – Что, если проект «Лабиринт» действительно представляет собой научный прорыв? Если трансформация личности, которую мы видели у Марины, у этой женщины в теле Костина, даже у Александра… Если это действительно новая ступень эволюции человеческого сознания?

Рябов резко затормозил, останавливая машину на обочине, и повернулся к ней с выражением шока и недоверия – экспрессивная реакция, выдающая глубокое эмоциональное потрясение.

– Вы не можете серьезно так думать, – сказал он, его голос дрожал от сдерживаемого возмущения. – Они разрушают людей, Елена. Расщепляют их психику, стирают базовую идентичность, заменяют её искусственными конструкциями. Это не эволюция – это насилие.

Елена вздохнула, ощущая тяжесть внутреннего конфликта – когнитивный диссонанс между профессиональной этикой и интеллектуальным любопытством, между моральным императивом и научным интересом.

– Я знаю, – сказала она. – Рационально я полностью согласна с вами. Но часть меня… тот тёмный, любопытный аспект, который существует в каждом человеке… Она задается вопросом: что, если цена прогресса всегда включает жертвы? Разве история науки не полна примеров, когда этические границы нарушались ради прорыва?

– И куда привели нас эти прорывы? – возразил Рябов. – К оружию массового уничтожения? К технологиям тотальной слежки? К способам манипуляции сознанием через социальные медиа? Прогресс без этики – это не эволюция, а путь к саморазрушению.