Он использовал мою методику. Исказил её, превратил в инструмент контроля.

Свет на платформе изменился, став пульсирующим, гипнотическим. Из невидимых динамиков полилась странная музыка – повторяющиеся ритмы, сливающиеся с биением сердца.

– Сейчас наш пациент находится в состоянии глубокого транса, – голос Савченко стал мягче, почти интимнее. – Его сознание открыто для перепрограммирования. Наблюдайте внимательно за трансформацией.

Елена почувствовала, как Александр наклонился к ней:

– Ваша методика в действии, – прошептал он. – Разве не завораживает?

Она хотела ответить, но слова застряли в горле. На большом экране за спиной Кирилла появились изображения – те самые картины, которые она видела в его студии, символы, которые он создавал на сеансах. Но теперь они двигались, пульсировали, словно живые.

Савченко подошёл к Кириллу и начал говорить – тихо, но его голос, усиленный микрофоном, разносился по всему залу:

– Кирилл, вы меня слышите?

– Да, – ответил тот безжизненным голосом.

– Кто вы?

Пауза. Лицо Кирилла на мгновение исказилось, как будто он испытывал внутреннюю борьбу.

– Я… не знаю.

– Это нормально, – сказал Савченко. – Вы находитесь в процессе становления. Сейчас я задам вам серию вопросов, и ваши ответы помогут сформировать новую структуру личности. Готовы?

– Готов, – в голосе Кирилла появились металлические нотки.

Савченко начал задавать вопросы – странные, почти бессмысленные: о геометрических формах, о цветах, о звуках. С каждым ответом Кирилла изображения на экране менялись, реагируя на его слова.

Елена поняла, что происходит. Это была извращённая версия её методики символического отражения. В её оригинальном подходе пациент создавал образы, отражающие его подсознание, и через их интерпретацию приходил к пониманию своих внутренних конфликтов. Но здесь процесс был обращён: образы использовались для создания новых психических структур, для программирования подсознания.

Она должна была остановить это. Но как? Встать и закричать? Её просто выведут. Позвать на помощь? Все присутствующие были либо соучастниками, либо, как она сама, находились под воздействием какого-то препарата.

Внезапно Кирилл вскрикнул. Его тело напряглось, выгнулось дугой. На экране символы закружились в хаотическом вихре.

– Не беспокойтесь, – спокойно сказал Савченко аудитории. – Это нормальная реакция на интеграцию новых паттернов. Сопротивление старой личности, если хотите.

Кирилл снова закричал, на этот раз протяжнее, страшнее. Его лицо исказилось в маске агонии.

– Я не… я не хочу… не это… – его слова были едва различимы.

– О, но частично вы хотите именно этого, – ответил Савченко, и в его голосе появились нотки профессорской назидательности, которые Елена помнила по лекциям. – Часть вас жаждет освобождения от старых ограничений. Именно эта часть привела вас к нам.

Елена почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она не могла больше это выносить. Мысленно она умоляла Кирилла сопротивляться, бороться, не поддаваться.

Как будто в ответ на её молитву, тело Кирилла конвульсивно дёрнулось, и он закричал:

– Нет! Я не хочу забывать! Не хочу становиться марионеткой!

Савченко нахмурился – первый признак того, что демонстрация идёт не по плану.

– Увеличьте дозу, – приказал он кому-то за кулисами.

Елена увидела, как молодая женщина в белом манипулирует с пультом управления. Через прозрачные трубки, подключённые к креслу Кирилла, потекла жидкость.

– Вы ведь понимаете, что происходит? – тихо спросил Александр, всё ещё сидящий рядом с ней. – Савченко создаёт новую личность. Послушную, сфокусированную, лишённую внутренних конфликтов. Идеального человека, если хотите.