«День 15. Завтра последняя стадия. Координаты: 59°56’56.4"N 30°19’32.4"E – вход в подземный зал. Пароль: περηφάνεια» (гордыня на греческом)

Последняя запись заставила её вздрогнуть:

«Она выбирает новых кандидатов. По одному на каждый грех. Я должен привести Гордыню. Елена подойдёт. Её гордость за свою методику сделает её уязвимой. Савченко говорит, что она идеальна – гордость интеллекта, самое чистое проявление».

Елена медленно закрыла альбом, чувствуя, как холодный пот стекает между лопаток. Её гордость за собственную методику. Её самое уязвимое место. То, о чём знал только Савченко – как глубоко она верила в свою терапию символического отражения, как жаждала признания своего метода.

«Параноидальный бред с элементами мании преследования, – автоматически диагностировала она. – Возможно, вызванный наркотиками или началом шизофрении».

Но нарастающее ощущение тревоги не удавалось заглушить клиническими терминами. Елена вернулась к центральной картине. Интуиция подсказывала – здесь ключ. Она сняла холст со стены и перевернула. На обратной стороне обнаружила процарапанную надпись:

«ПАНДОРА – НЕ ЯЩИК, А КЛЕТКА»

В памяти всплыл недавний разговор с Савченко. Неделю назад, после конференции по травматической диссоциации, они пили кофе в его кабинете. Разговор зашёл о символической интерпретации мифов.

«Пандора – самый неверно истолкованный миф в психологии, – сказал тогда Савченко с той особой интонацией, которая появлялась у него, когда он говорил о своих глубинных идеях. – Это не история о женском любопытстве. Это аллегория трансформации сознания. Пандора – это не та, кто открывает ящик. Пандора и есть ящик – сосуд для нового содержания. Наши личности – такие же сосуды, Елена. Потенциально бесконечные в своей вместимости».

Под основной надписью было ещё что-то, процарапанное мельче:

«Она выбирает. Он перестраивает. Семь грехов – семь аспектов – семь новых личностей».

Елена почувствовала, как по телу пробегает волна озноба. Всё происходящее казалось сюрреалистичным кошмаром, но каждая деталь была слишком конкретной, слишком связной для бреда.

За мольбертом она обнаружила ещё один эскиз – портрет Савченко, но искажённый, с неестественно расширенной улыбкой и глубоко посаженными глазами. Рядом – женское лицо, в котором Елена с ужасом узнала себя, но с чужим, хищным выражением. Подпись внизу: «Е.С. – кандидат №1. Гордыня».

Елена прижала руку к груди, чувствуя, как сердце колотится о рёбра. Её имя. Её инициалы. Какую игру вёл Савченко? И что это за «клуб Пандора», упомянутый в записях Кирилла?

Под портретом была пометка: «Красная дверь. Второй уровень. Её гордыня трансформируется в её же инструмент контроля».

Перебирая картины, Елена заметила то, что ускользнуло от первого взгляда: в толпе масок на нескольких полотнах повторялось лицо, похожее на Савченко – всегда в тени, всегда наблюдающее. И повторяющийся мотив красной двери с символом омеги. Той самой омеги, что была на граффити у входа в дом.

На последнем полотне была изображена сцена, от которой у неё перехватило дыхание: обнажённая женщина в кресле, похожем на стоматологическое. Над ней склонились две фигуры – мужчина в белом халате с лицом Савченко и женщина в красном с лицом без черт. В руках мужчины – шприц с люминесцентной жидкостью, а на голове женщины – корона из тонких проводов, соединённых с экраном, на котором демонстрировались какие-то символы.

Женщина в кресле имела знакомые черты. Елена присмотрелась внимательнее и почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Марина Климова. Её бывшая однокурсница, с которой они вместе проходили практику в клинике Савченко. Марина, пропавшая два года назад. Последнее, что она слышала о ней – Марина получила место в каком-то закрытом исследовательском проекте, связанном с экспериментальной психологией травмы.