Четвёртое полотно изображало обнажённого мужчину, распятого на семиконечной звезде. По телосложению Елена узнала Кирилла, хотя лицо скрывала маска. Тело покрывали символы, нанесённые красным – не краской, судя по текстуре, а чем-то, имитирующим кровь. У подножия звезды стояли те же семь женщин в красном, но теперь их лица были открыты – и все они были идентичны, словно клоны.

В углу картины стояла подпись: «K.O. 2.0». Кирилл Орлов, версия 2.0?

Елена почувствовала, как горло сжимается от страха, но не за Кирилла – за себя. Что-то в этих картинах пробуждало первобытный ужас, глубинное понимание опасности. Не интеллектуальное, а физиологическое – учащённое сердцебиение, сухость во рту, мгновенно напрягшиеся мышцы.

Те же реакции, что она испытывала, когда шаги отчима останавливались у её двери.

«Соберись, – приказала она себе. – Это просто картины. Результат психоза или интоксикации. Ты профессионал, ты видела и не такое».

В дальнем углу студии она заметила разорванную рубашку с тёмными пятнами. Наклонившись, Елена коснулась ткани – кровь, уже высохшая. Характер разрывов говорил не о борьбе, а о методичном разрезании – возможно, ритуальном действии.

Рядом лежал смартфон с разбитым экраном. К её удивлению, он включился от нажатия кнопки. На заблокированном экране – уведомления:

«3 пропущенных вызова: Елена Северова» «1 новое сообщение: Савченко В. Д.»

Елена замерла. Савченко? Её наставник, руководитель диссертации, человек, убедивший её выбрать клиническую психологию вместо психиатрии? Откуда его номер в телефоне Кирилла?

Она попыталась разблокировать телефон, но безуспешно. Мысли лихорадочно перебирали возможные объяснения. Возможно, Кирилл слышал это имя от неё и внёс его в телефонную книгу? Но тогда откуда Савченко узнал номер Кирилла? И зачем писать её пациенту?

Рациональное мышление требовало простых объяснений, но каждое новое открытие усложняло картину.

На рабочем столе лежал открытый альбом с записями. Почерк постепенно менялся от страницы к странице – от аккуратного к хаотичному, угловатому, словно писал другой человек.

«Они называют это трансформацией. Методика перезаписи личности. Савченко говорит, что личность – это иллюзия, которую можно разбить и собрать заново. Он называет меня своим лучшим полотном».

Елена почувствовала, как земля уходит из-под ног. Валерий Дмитриевич Савченко. Её наставник. Человек, который рецензировал её работу о терапии символического отражения и назвал её «многообещающей, но требующей этических ограничений».

«Проекция, – попыталась она рационализировать. – Кирилл знает о моей связи с Савченко и проецирует на него свои параноидальные фантазии».

Но следующие записи подрывали эту теорию своей методичностью и детализацией:

«День 1. Первая трансформация. Используют какое-то вещество. Разум становится пластичным, как глина. Вижу символы повсюду. Она говорит, что это врата».

«День 3. Савченко объяснил связь между моей живописью и его методикой. Мы оба используем символизм как мост к подсознанию. Но он пошёл дальше – не просто открывает двери, а перестраивает внутреннюю архитектуру. Говорит, что моя способность визуализировать символы редка и ценна для них».

«День 7. Сегодня видел её настоящее лицо. Женщина в красном. Она не человек – она воплощение. Не знаю, чего именно. Савченко говорит, что я должен полностью подчиниться, чтобы увидеть истину. Похоть. Это моя дверь».

«День 12. Сегодня рисовал по памяти лица всех женщин, с которыми был близок. Потом они сжигали портреты один за другим. С каждым сожжением часть меня исчезала. Это освобождает место для чего-то нового, говорит Савченко. Я боюсь, но не могу остановиться. Что-то внутри меня жаждет трансформации».