С1: ловит в потоке речи знакомые слова. Вопрос рождается из ассоциаций. Если в докладе, например, звучит фраза «построенный по модели произведений Баха», Д может остерегаться застенчивого «Любите ли вы Баха?»

С2: вопросы приходят к нему из космоса.

2) Когда Д дочитывает доклад, С задает ему наивный вопрос\вопрос из космоса.

3) С выигрывает.

Комментарий: если вы еще не догадались, С выигрывает просто потому, что он искренен, а вопрос его лишен логики. Представьте себе любую реакцию Д. Удивление? Попытки воззвать к здравому смыслу? Признание (упаси боже) в том, что суть вопроса ему непонятна? Нет, ребята, ничего из этого не работает. Вас запомнят только потому, что вы обломались с ответом на вопрос.

Если вы в рамках этой игры захотите задать мне вопрос, к чему это я и зачем тогда я регулярно участвую в акциях бессмысленной и беспощадной резни интеллекта, я честно засыплюсь с худшим из возможных ответов. НЕ ЗНАЮ.

Дело в том, что вообще-то это довольно смешно. Девяносто три процента времени это грустно, скучно, еще как-то, вообще никак, но процентов семь времени бывает адски смешно. Байки рассказывать не буду. Обойдетесь.

Мы слушаем одиннадцатый доклад, я рисую чертиков в тетрадке, Марселла терпит – я еще и пинаю ее стул. Я так успокаиваюсь. Иначе я могу пнуть стулом докладчика.

(Жалко, что Райдера здесь нет. Нет, не потому. Потому что если бы он был здесь, у меня не было бы возможности внезапно столкнуться с ним где-нибудь еще.)

Между мной и Марселлой лежит стопка бумаги – это мой доклад. Марселла удивительно мужественный человек, правда, у нее в глазах уже концентрические круги. Ничего-ничего, я придумала, как ее развеселить. Когда суровая женщина в очках провозглашает тему моего доклада, мои имя и фамилию, я пинаю Марселлин стул посильнее, и пока она, беспомощно глядя по сторонам, выходит из транса, я говорю:

– Поддержите оратора, пожалуйста, он выступает в первый раз. Давай, мы в тебя верим, – пинаю стул еще раз и сую ей в руки доклад.

По дороге в комнату она подавленно молчит, а потом трагическим шепотом спрашивает, ЗАЧЕМ.

– Затем что? – говорю я. – Судя по всему, никто из присутствующих не умер. Ты, кажется, тоже.

– Все равно, это было ужаааааааасно! (Да, вот именно столько «а».)

– Слушай, – возвещаю я ей, уже лежа в номере на кровати ногами кверху, – было одиннадцать докладов. Так? Так.

– Таааак.

– Скольких докладчиков ты поняла? Эммм, нет, сколько докладов тебе понравилось? Нет, нет, не надо быть ко всем вежливой. Мне нужна сухая статистика.

– Ыыыы.

– Два, ага, я так и думала, – говорю я. – Они понравились всем. По той простой причине, что у них нет дефектов речи и они сами понимают, что говорят. Все остальные Никому Не Интересны. И в данном случае то, что ты попадаешь в их число, не плохо, а очень даже хорошо. Ты читаешь незнакомый текст так же, как его читала девочка, которая собственноручно его написала. Я знаю людей, которые уже надцатый доклад подряд на наших конференциях читают как ты. То есть уткнувшись носом в свои бумажки и демонстрируя публике макушку. И вообще, ты мне наврала. И змеюка мне наврала. С тобой же все в порядке? Ты не бухнулась в обморок и не разбила мне что-нибудь о голову.

Марселла молчит, но по крайней мере больше не всхлипывает.

– Короче, признайся, ты довольна собой, – говорю я и иду в ванную, потому что мне звонит Райдер.

– Чего тебе? – отвечаю, то открывая, то закрывая холодный кран. Руки, блин, да успокойтесь уже. Сядь. Приди в себя. Начинаешь. Нет, не могу.

– Да так, просто, – говорит он.

– Нет, я не буду кричать «ах, как можно звонить так просто через два года».