– Пороть всех, – кричал манза. – Нещадно!

Чуть забрезжило, а Пржевальский уже на ногах. Ему не терпелось разыскать загадочные растения, растущие повсюду.

– Подъём! – разбудил он своих спутников. – Пора в путь!

Расплатившись с манзой, путешественники отправились вниз по реке Суйфун к морю. Казаки гребли и ругались:

– Жадный манза, утром не покормил, так мы голодными и отправились.

А Пржевальский расхохотался и велел причалить к берегу:

– Разводите костёр, а мы с Ягуновым пока постреляем дичь. Может, найдём неведомые растения и «жар-птицу» для чучела.

Неспешно перекусив, Пржевальский с Ягуновым пешком отправились по берегу. Они собирали травы, а казаки на лодке плыли по реке за учёными и удивлялись трудолюбию Пржевальского.

– Наш барин не знает усталости, – говорили они. – Теперя он собирает травы, ловит насекомых, даже листья складывает в папки. А Ягунов-то рисует карты на листочках. Потом на берегу, они складывают их вместе. И так каждый день, одно слово – учёные!

На третий день путешествия река Суйфуну значительно расширилась, и показались заливные луга, переходящие в болотистую низменность, поросшую тростником и осокой. Долину реки обрамляли высокие горы, густо покрытые таёжным лесом. Переплетаясь с диким виноградом, тайга представляла собой непролазную чащу, в которой птиц было множество.

– Вот где раздолье, вот где можно поохотиться! – радовался Пржевальский. – А какие здесь необычные растения! Коля, собирай их и суши на солнце, а я подстрелю каких-нибудь птиц.

Так они шли по берегу, стреляли, собирали цветы, растения, ловили насекомых и радовались своей удаче. Ягунов вырисовывал на карте извилины реки и переживал:

– Николай Михайлович, всё хорошо, но вот бумаги может не хватить.

– Скоро прибудем в Новгородскую гавань, там пополним свои запасы, – ответил Пржевальский, пробираясь через прибрежные заросли, и вдруг заметил дикарей, следивших за ними.

– А ну пойдём, посмотрим, – предложил Пржевальский, и они вышли из-за кустов на песчаный берег и … увидели тростниковые шалаши.

Так путешественники нечаянно набрели на стойбище дикарей, которые сразу стали кланяться и зазывать их в свои шалаши. Узкоглазые аборигены были среднего роста, безбородые, с плоскими физиономиями, с приплюснутыми носами и очень скуластые. Они были одеты в длинные синие рубахи, украшенные узорами, в китайских шапочках, а некоторые красовались в шляпах из бересты и все поголовно курили трубки, даже дети.

– Это, кажется орочи, а может гольды, – терялся в догадках Пржевальский, листая толстенную книгу, взятую в экспедицию. – Вот нашёл. Ну да, это гольды – тихий народец.

– Гольды, и вон тот с огромной трубкой в зубах, тоже? – удивился Ягунов. – А по мне так эти дикари все на одно лицо!

– Пойдём, посмотрим на их жилища, – засмеялся Пржевальский, – интересно же, как они живут, что едят?

Осмотрев стойбище гольдов, путешественники вернулись на свою стоянку, а Пржевальский остался поговорить с вождями. Они, удобно разместившись в шалаше, не торопясь, повели разговор. Вернувшись к костру, Пржевальский, прежде чем записывать в дневник, поделился услышанным с Ягуновым:

– Знаешь, гольды добродушный от природы народ. Ведь они основные коренные жители Уссурийского края и проживают в большем количестве, чем пришлые китайцы. Правда, гольды многое переняли от них: одежду, быт и даже постройки своих жилищ. Видишь, их фанзы очень похожие на китайские, но всё-таки есть и отличия. Они свои амбары устраивают на высоких деревянных стойках для защиты от крыс и змей. Мужчины только охотники и рыболовы, а на попечении женщин остаётся фанза, имущество и дети. Гольды в основном промышляют рыбу острогой, но мне они показывали снасть для рыбной ловли. Она состояла из длинной верёвки, к которой на расстоянии двух футов привязаны небольшие верёвочки длиной с аршин с железными крючками на концах. К ним приделаны пробки из коры. Вот и всё. Верёвка лежит на дне реки, а крючки с поплавками поднимаются кверху и привлекают рыбу. Они выменивают у манз не только крючки, но и просо, одежду обувь и всё прочее. В общем, они здорово зависят от пришельцев-китайцев.