Аля плохо помнила её смерть – родители побоялись брать шестилетнего ребёнка на похороны. Ей запомнился только старый шкаф, пахнущий отсыревшей древесиной. Но образ её доброты и заботы навсегда впечатался в её память, так же как и прикосновения грубоватых рук, излучавших тепло и безопасность – то, чего так не хватало ей сейчас.

Аля отвлеклась от своих мыслей и вернулась к работе. Она сидела за столом, заваленным карандашами, блокнотами и листами бумаги, пытаясь найти хоть что-то полезное для проекта. Теперь она точно знала, что будет делать его одна. Ноутбук, открытый на странице с информацией о здоровом образе жизни, казался ей издевательством. Она читала о правильном питании, физической активности, здоровом весе, и каждое слово било её, как удар по голове. Каждая строчка – напоминание о её несовершенстве.

Слёзы капали на клавиатуру, оставляя мокрые следы. Аля пыталась держаться, но чем больше читала, тем сильнее чувствовала отвращение к себе.

– Чего ревём? – раздался голос мамы.

Аля вздрогнула и быстро вытерла слёзы. В дверях стояла мама, одетая в стильный, обтягивающий деловой костюм. Она только что пришла с работы. Её рыжие волосы слегка растрепались, а на лице играла улыбка – яркая, живая, неуместная сейчас.

Она казалась такой уверенной, такой лёгкой, как будто у неё никогда не было проблем.

Будто жизнь – это простой и понятный алгоритм: улыбнись, подними голову, двигайся дальше. Мама никогда не страдала комплексами и проблемами с внешностью. Её короткие волосы аккуратно лежали, отлично подчёркивали стройную шею и миловидные, хоть и немного детские для её возраста черты лица. Карие глаза всегда сияли энтузиазмом, на щеках играл румянец, а губы она красила нежно-розовым оттенком, словно желая навсегда сохранить молодость. И действительно, в свои сорок два она выглядела свежо и ярко, словно весенний цветок среди осеннего пейзажа. В отличие от своей шестнадцатилетней дочери – блёклой, неуклюжей, плохой копии бабушки.

– Ничего, – прошептала Аля, отворачиваясь. – Просто задание сложное.

– Ну, надо делать, а не реветь.

Мама подошла ближе, и на секунду Але показалось, что она говорит с ней как с клиентами на работе – отстранённо-вежливо и немного снисходительно. Как с чужим человеком, случайно оказавшимся рядом с ней и требующим минимальной вежливости, не более.

– Слезами тут не поможешь, милая. Моя работа тоже, знаешь ли, не сахар.

– Зачем ты вообще меня такую родила? – тихо прошептала Аля, не поднимая глаз. – Я жирная и страшная. Только позорюсь.

Мама вздохнула и села на кровать рядом с ней. Её духи – лёгкие, с нотками цитруса – смешивались с запахом пыли, старой бумаги и яблочного геля для душа. Странное сочетание нового и старого, как и их отношения – формально близкие, по сути – далёкие.

– Ну что за глупости, – улыбнулась она, поправляя свои прекрасные рыжие волосы. – Лучше помоги мне приготовить ужин, папа скоро придёт. Хватит себя накручивать уже.

– Я не хочу, – прошептала Аля, но мама уже встала и потянула её за руку.

Аля машинально кивнула и пошла следом за мамой на кухню. Внутри она повторяла себе, что сегодня не будет есть. Ни за что. Она только поможет приготовить еду и накрыть стол. Но точно не станет её есть. Ей нельзя. Пора уже, наконец, взяться за себя.

***

Кухня навевала Але воспоминания о детстве. Стол накрыли старой скатертью с мелким цветочным узором, которую мама купила ещё до её рождения и постоянно клала на стол, когда они жили в Зимнеградске. Над столом висела люстра с матовыми плафонами, отбрасывающая мягкий свет, от которого всё вокруг казалось уютным и домашним. На плите дымилась картофельная запеканка с мясом – мамино фирменное блюдо, пахнущее детством и безопасностью. Раньше этот запах был самым любимым. Сейчас – очередным искушением, очередной проверкой силы воли, которой у Али никогда не было.