– Нет уж! Жизнь с топором в руках я на такое не променяю! – Ингвар метнул горячий взгляд в сторону друга. – Я просто… хочу знать немного больше, чем всего лишь Ингвар, сын Хельга.

– Ну хотя бы это радует, иначе на привале и поговорить будет не с кем.

– Не думаю, что всё так плохо. Ты бы стал славным собеседником Боргу, а то его истории о великих победах над продажными девками изрядно растеряли остроту, ему нужен вдохновитель.

– Нет, он не возьмёт меня в свои – там место любителям поговорить, я же предпочитаю действовать, – хохотнул Рори. – Так что даже ты туда впишешься лучше, ты же любишь чужие словеса, а то и сочинишь что-нибудь великое об этом!

– Пока что я не умею даже читать, – отмахнулся Ингвар.

– Так вот тем более странны твои нежные чувства к этой пыльной рухляди.

– Любовь к этой пыльной рухляди поможет не ходить в моих поисках нахоженной тропой – ведь на ней редко попадаются новые ответы.

– О! Ну тогда наша нынешняя дорога должна тебе нравиться – ей явно не ходил еще никто…

Ингвар не ответил на эти слова, и Рори, слегка ткнув друга кулаком, добавил:

– Любишь ты высокопарные словечки.

– Как будто ты ждёшь от меня чего-то другого! – воскликнул Ингвар. – Так не жалуйся, что я тебя развлекаю.

Ответив так, Ингвар повернулся на бок, давая понять, что развлечение окончено.

Рори вздохнул и тоже начал готовиться ко сну. Все остальные, за исключением дозорных, уже затихли, а кое-кто и крепко спал. Ингвар, отвернувшись, ещё долго лежал с открытыми глазами. Он знал: Рори использует его склонность к новому всякий раз, как пытается его разговорить, однако эти беседы ему нравились. Рори умен и хитёр, хотя в нём и нет той горячей жажды всегда добираться до сути. Жажда эта всегда мешала Ингвару наслаждаться простыми радостями жизни воина. Да, Ингвар искренне любил эту жизнь: и солёный морской ветер в парусах ладей, и звон оружия в схватках, и вид новых берегов – всё то, о чём они только что говорили. Но его, однако, жгла изнутри мысль, что это не вся жизнь – что можно чувствовать острее, познавать больше и смотреть глубже. Тягучее чувство внутренней пустоты усугублялось и тем, что в речах и глазах стариков-соплеменников он не находил ответов на вопросы, то и дело возникавшие в его голове.

В конце концов он уснул, и на этот раз сны, яркие и беспокойные, донимали его всю ночь, чего не случалось с начала той злополучной бури. Во сне Ингвар видел убитую накануне девушку и читал с ней диковинную книгу на пороге дома Ставроса в Царьграде, рядом был и насмехающийся Рори, и угрюмый Хельг; в какой-то момент Рори выхватил лук и выстрелил в раскрытую книгу, но стрела, проделав странный и неправдоподобный путь, вонзилась в горло Хельгу. Ингвар бросился к отцу, а безымянная красавица вдруг залилась весёлым смехом. Ингвар долго нёс куда-то истекающего кровью отца, пока в утреннем тумане не показался большой Хельгов дом в ладожских владениях, в котором прошло детство Ингвара. Потом он видел свою мать, изрядно постаревшую с их последней встречи, вместе с ней молился Мокуше и Хорсу и прыгал через костёр с сестрами. Следом шла череда неясных видений, которую прервал Хельг, на этот раз вполне живой:

– Вставай парень, выступаем.

Ингвар протёр глаза, отогнать сон не составило большого труда – хорошо выспаться ему не помешали и тревожные сны. Сквозь кроны деревьев пробивались робкие солнечные лучи: их было слишком мало, чтобы согреть озябших после сна на сырой земле русов, но достаточно, чтобы немного поднять настроение.

– Как спалось, мальчик? – бросил перевязывающий рядом пояс Рулав.