Евгений очнулся слегка отдохнувшим. Еще были слышны остаточные звуки, наподобие дыхания, отражающиеся эхом от вибрирующих стен. Он пробежал до самого логова дикаря (даже по меркам чингар) и увидел Люциану. Как и по Шаттьяху, трудно было сказать, что именно у нее повреждено – кольчуга со шкурой надежно закрывали ужасы побоища. Она была мертва, судя по всему, уже с минуту – две. Но перед смертью она как следует нашинковала монстров. Похоже, все силы отдала в последнем рывке, обезумев от гнева и жажды крови. Евгению хотелось высосать ее жизненную энергию, чтобы впитать больше хорошего, а возможно и научиться также швырять царапины пространства, но уже было поздно. В принципе, он мог бы даже попытаться воскресить ее, но опять распылился на прагматично-морально-этические вопросы. По его замыслу наиболее подходящей кандидатурой для поглощения являлся Шаттьях, который тоже теперь навеки недоступен. Благо хоть в битве помог.

Хотелось заплакать, но и это не получалось. Вновь подступило обжигающее затылок бешенство, усугубляющееся голодом и опостылевшим запахом сырости, пота и испражнений тупых убогих тварей. Он подумал, что в некоторых условиях и Евгений мог бы уйти на север и одичать, совсем как этот «шаман», недооценивший противника. Да и был ли у него выбор? На его месте многие бы пытались удержать авторитет любым способом – даже заставляя самого себя верить во всесильность палки с ненавистью к иноземцам.

Женя воспользовался тем, что было в пещере. В каком-то смысле группа получила то, за чем сюда шла. Довольно аппетитный кусок чьего-то мяса уже был не дожарен, но все равно поглощен. У Шаттьяха он забрал подзорную трубу, у Люцианы – меч и стрелы, а у дикарей впрок немного хвороста и ломтиков вяленого мяса, висящих неподалеку от костра. На самом деле, там было, чем поживиться, но в снадобьях в мешочках и горшочках Евгений плохо разбирался, а остальное бы серьезно тянуло сумку со спиной.

Он вышел наружу из затхлой и мертвой пещеры и не пожалел времени на тщательный осмотр местности. Каждую гору в округе он просканировал своими взорами: внешним и внутренним. Где-то вдали, на северо-востоке, показалась серая точка и сразу исчезла.

Евгений вновь присел, расслабился и сосредоточился. Да, внутренний голос толкал в ту сторону – ну кто бы сомневался…

Еще один спуск принес немного радости; хождение по горам – очередная модель жизни. Только в жизни чаще именно «блуждание».

Природа знала, что отняла у него очень много, и больше не беспокоила его. А может, дело в том, что теперь он чувствовал себя иначе: незаметнее, раствореннее, и никому ничем не обязанным.

Путь неспешным шагом (хотя тут иного и не бывает) занял несколько часов, и вновь начало темнеть. Обойдя примеченную гору справа, путник осмотрелся, и пред его взором раскинулась совсем уж сюрреалистичная картина: вдоль пологого склона росли деревья, похожие на земные ели; кое-где земля выглядывала из-под снега, словно его здесь постоянно чистят или это место еще не замело; вверх шла отчетливая тропа, а по бокам ее торчали сучья. Теперь не было никаких сомнений, куда следовало идти – туда манило.

Чем выше поднимался персонаж (со временем происходящее все больше напоминало сказку), тем чаще были колья, и становилось спокойней на душе. Зрение вновь позволило себе пуститься в тантрический танец: очертания рябили и раскачивались волнами; на вершинах кольев проявились голубые огоньки, освещавшие дорогу путнику в час столь поздний. Опять проснулись шепоты людей, и шипения животных. Они звали, направляли. С каждым шагом по заботливо протоптанной дороге голоса звучали громче, а огни разгорались все сильнее, раздуваемые несуществующим ветром.