Рекс, с его осанкой римского прокуратора и голосом, способным зачитывать смертные приговоры с той же невозмутимостью, что и прогноз погоды, взял на себя управление бытовыми аспектами с пугающей эффективностью. Утренний кофе Элиаса (черный, без сахара, температура ровно восемьдесят два градуса по Цельсию) материализовывался на столике в кабинете за тридцать секунд до того, как Элиас осознавал, что хочет кофе. Газеты были отглажены так, что хрустели, как свежевыпавший снег. Его расписание – встречи, которых он избегал, звонки, которые он игнорировал, – было организовано в безупречный цифровой график, который Рекс проецировал на любую удобную поверхность по первому требованию. «Ваш день, мистер Торн, – докладывал он каждое утро, – представляет собой образец логистической гармонии». Элиас не мог с этим поспорить, хотя сама фраза отдавала рекламным проспектом «КиберДруг Инк.».

Клара, с ее декоративными очками и энциклопедическими знаниями, стала ходячим поисковиком. Элиас, от нечего делать, несколько раз задавал ей каверзные вопросы из области квантовой физики, истории искусств эпохи Возрождения и особенностей брачного периода суматранского тигра. Ответы были мгновенными, исчерпывающими и абсолютно лишенными какого-либо личного мнения. «Информация предоставлена согласно запросу, мистер Торн. Требуются ли дополнительные уточнения или анализ корреляционных связей?» Элиас чувствовал себя экзаменатором особо одаренного, но совершенно бездушного студента.

Гас, этот ходячий генератор позитива, был, пожалуй, самым сложным для восприятия. Он постоянно улыбался своей ослепительной, откалиброванной улыбкой и пытался «поднять Элиасу настроение» анекдотами из базы данных «КиберДруг Инк. – Категория: Юмор, офисный, безопасный». Анекдоты были ужасны. «Почему программист всегда путает Хэллоуин с Рождеством, мистер Торн? Потому что Oct 31 равно Dec 25!» – радостно сообщал Гас, и его глаза сияли запрограммированным ожиданием смеха. Элиас обычно отделывался кивком, который можно было трактовать как угодно. Гас, впрочем, всегда трактовал его в свою пользу. «Рад, что вам понравилось, сэр! Позитивный настрой – залог продуктивного дня!»

Пип, самый миниатюрный из четверки, с энтузиазмом первооткрывателя исследовал поместье. Он каталогизировал коллекцию фарфоровых статуэток Элиаса (семнадцать штук, династия Цин, легкая степень запыленности на экспонате номер одиннадцать), анализировал состав почвы в розарии («Повышенная кислотность, рекомендуется внесение доломитовой муки, две целых три десятых килограмма на квадратный метр») и задавал Элиасу бесчисленные вопросы о происхождении предметов, явно не представляющих для него никакого интереса. «Мистер Торн, какова история этого… – Пип указывал на старую, выцветшую акварель в коридоре, – …прямоугольного артефакта с изображением пасторальной сцены? Мои сенсоры не фиксируют в нем признаков высокой художественной или материальной ценности».

«Это рисунок моей покойной матушки, Пип, – отвечал Элиас, удивляясь собственному терпению. – Его ценность не измеряется вашими сенсорами».

«Принято, – кивал Пип. – Вношу поправку в базу данных: «Артефакт, категория «Сентиментальная ценность», владелец – Элиас Торн».

Дни текли с размеренностью метронома. Погода за окном установилась ясная, почти неестественно спокойная, словно весь мир решил подыграть этому царству порядка. Солнце заливало безупречные газоны светом, не оставляя теням ни единого шанса на бунт. Элиас наблюдал за своими «экземплярами», как ученый наблюдает за колонией муравьев под стеклом. Они были совершенны. Они были эффективны. Они были абсолютно, кристально предсказуемы.