– То есть крыша поехала?

– Именно, – подтвердил Бруно. – Причём в пяти измерениях одновременно. И остановилась в ванне с киселём.

Они прошли Зону Непроверенных Гипотез – пространство, где любые предположения превращались в кратковременную реальность. Мира там ненароком предположила, что у Рамеша теперь три руки. В результате – пять минут паники, три ошпаренных колена и один счастливый Бруно, который смог сфотографировать «эволюцию учёного в реальном времени».

– Я больше не открываю рот, – буркнул Рамеш, размазывая на лбу зубную пасту. – Даже мысленно.

– Хорошая идея, – кивнула Инна. – Дальше будет Зал Причинного Отказа. Там отражаются все наши причины, как если бы мы их не имели.

– Уже звучит как выпуск журнала по философии.

Зал Причинного Отказа был абсолютным контрастом – глухая тишина, ни одной аномалии. Только пустота и гул в висках. Однако каждый шаг отзывался мыслями, которые ты не думал. Бруно остановился.

– Инна. Я только что подумал, что мне нравится классический джаз. У меня даже нет ушей.

– Добро пожаловать в зону вторичного когнитивного шума, – кивнула она. – Здесь твои ментальные отбросы возвращаются как сигналы. Не останавливайтесь. Не спорьте с собой. Не ведитесь на соблазн согласиться с собственной паранойей.

Рамеш тем временем спорил с отражением в стене, утверждающим, что именно он изначальный Рамеш.

– Пошёл ты, логический выкидыш! Я из Бомбея, у меня диплом и брак дважды!

Инна молча вытащила его за шиворот. Через десять минут они оказались у Ядра.

– Центральный модуль, – произнесла Инна.

Он был похож на сферу, сделанную из света, стекла и абстракции. Вокруг него – энергетическое поле, напоминающее диаграмму Венна, рисованную злым демиургом. Модулятор протокола Оккамма в её руках пульсировал ровным белым светом.

– Сейчас, если я вставлю это сюда, система отфильтрует все гипотезы, не прошедшие принцип минимальной сложности. Это перезагрузит логику станции. Сломает всю бредовую конструкцию.

– И? – спросил Бруно. – Побочный эффект?

– Вся станция может либо восстановиться… либо временно начать воспринимать нас как «лишнюю гипотезу».

– Чудненько, – хмыкнула Мира. – Я, к счастью, всегда ощущала себя метафорой.

Инна вставила модуль.

На мгновение – абсолютная тишина.

А потом станция заговорила:

> – Принят внешний логический импульс. Активирован: Протокол Оккамма, версия 1.0.

– Подтверждено: 98% текущей структуры – избыточны.

– Применение логического лезвия… сейчас.

Мир вспыхнул.

Всё дрогнуло, как взрыв на уровне мысли. И… наступила ясность.

Коридоры стали прямыми. Стены – статичными. Лестницы больше не извивались, а просто вели вверх. Звуки вернулись на свои места. Пространство перестало задавать вопросы и просто было.

– Всё. Она в порядке, – выдохнула Инна. – Больше никакого нелепого абсурда. Станция стабилизировалась.

– Ты уверена? – спросил Рамеш. – А холодильник, поющий арию вон там?

– Холодильник остался, да. Он прошёл проверку – не мешает логике.

– Я знал, что холодильники – основа мироздания, – кивнул Бруно.

Когда они вышли из зала, Мира посмотрела на Инну.

– Ты заметила, что с момента вставки модуля ты стала говорить меньше сарказма?

– Я работаю над собой.

– Ну, не перестарайся. Нам всем будет скучно.

Инна улыбнулась.

– Обещаю. Ни одной гипотезы об отсутствии троллинга.

«Идеально построенная логическая ловушка – это не клетка. Это зеркало»

– Инна Крайнова

Когда стены перестали двигаться и лестницы – спорить, наступила подозрительная тишина. Логика окружающей среды перестала сбоить, но Инна почувствовала: это – затишье перед чем-то более серьёзным. Она уже начинала различать паттерны, и именно это пугало сильнее всего.