Он, зажимая правой рукой левое плечо, которое рассек лихой капитан последнего вражеского судна, сумевшего достичь флагман, приблизиться к нему в момент перезарядки и сойтись борт в борт, перескочить на испанский корабль, устроить схватку на клинках и топорах, используя при этом скорострельные континентальные мушкеты, искал среди валявшихся и сидевших в луже крови членов команды своих, самых близких ему друзей.

– Диего, Луис… – прошептал капитан. Сжимая плечо он посмотрел на сидевшего и наматывающего на кровавое месиво культи матроса, которому просвистевшее в бою ядро оторвало правую ногу до колена. Тот, мыча от боли ругался что есть мочи, делая себе жгут из последних сил. Капитан наклонился к нему, молодому, не старше семнадцати лет юноше, который до сражения его ядром зарубил саблей четырёх пиратов, хлынувших с вражеского судна на палубу El Peregrino.

Заглянув его шальные от шока глаза, капитан выдал, – Рауль, ты храбро сражался! Бинтуй крепче, залей уксусом, это должно приостановить кровотечение. И подними ногу выше туловища, но иногда опускай. Тобой займёмся в первую очередь! Терпи друг!

Встав, и оглядев палубу, где среди полсотни зарубленных или застреленных из мушкетов или перерубленных пополам от свистящих ядер бездыханных тел, стонали и бранились другие полсотни, и когда где-то обрывался крик или стон, капитан понимал, что численность его верной команды сокращается. И оставшегося в живых раненого врага, так организованно и стремительно налетевшего на караван в полночь.

– Это были не просто пираты! – шепнул капитан, видя, как взявшее на абордаж El Peregrino судно совершало манёвры, какие пушки сверкали, выкатываясь в окна на бортах, какие мощные ядра свистели, прошивая борт его судна, срезая тела. Переводя дух, и ощущая дробь в правом бедре от французского мушкета, капитан выругался, – ничего, поквитаемся! Луис, Диего, чёрт бы вас побрал! Где же вы?!

И капитан побрел дальше по палубе, переступая через мёртвые тела противника и команды своей, и открыто, без испуга и страха смотря в глаза ещё пока живым и выжившим, но прибывающим в шоке членам команды. И пленённым, связанным по рукам и ногам противникам, коих удалось взять живьём.

Хуан Антонио и два близких ему друга, с которыми они росли вместе, сызмальства, и которые, к слову, тоже обрели кредо, как и он, став бравыми капитанами, владели собственными парусными судами, но по воле случая оставили их на верфи в Кадисе. Там с судов снимали пушки для замены, а сами суда кренговали, цепляя с берега канатами к частям такелажа на борту, и тянув с берега, тем самым заваливали корабль то на один, то на другой борт, меняя сгнившую древесину, снимая полипы и наросты, обрабатывая дерево составом от червя-древоточца, не менее опаснейшего для судна врага, нежели лютый шторм, или дерзкие пираты. По возвращению из очередной торговой экспедиции пушки уже должны были заменить на новые, начинить сотни ядер, днище обшить медными листами для защиты от рифов и того же паразита, паруса пошить из более плотной ткани, хорошенько просмолить всю палубу и придать лоска внешнему виду там, где его потрепали океан, моря и лихая удаль.

В общем везде.

Судно Хуан Антонио же несколькими месяцами ранее прошло плановый ремонт и обновление, да и сам он совершил парочку быстрых и удачных торговых экспедиций через Атлантический океан, всякий раз укладываясь вовремя и без потерь среди личного состава, и транспортируемого, груза, который, казалось бы, должен был вызвать куда больший интерес со стороны пиратов, нежели тот, что канул на дно морское сейчас. Но в это раз…