. И всё. И точка.
Тропа заросшая и не на что присесть.
Ни камушка, ни свечки, ни цветочка.
В молчаньи чётки строчек теребя
молился Слову, что да не оставит.
Перечить кесарю? Чихал он на тебя.
Перечить черни? Заплюёт, затравит.
Свобода впроголодь да муза у плеча,
да чистый лист, да небо голубое.
И прорастают травы, хлопоча,
из тех стихов, что он унёс с собою.

«В кровавой слепоте ристалища…»

В кровавой слепоте ристалища,
в тени случайного пристанища
в слепящем грохоте войны
миг оглушённой тишины,
где ни войны и ни вины.
В тиши пристанища двуспального
шаги прохожего случайного
и перезвон сервиза чайного,
и ломкость хрупкой тишины
как эхо будущей войны.
Ночь точкою в строке полýдня
и отсвет полдня в полунóчи.
И жизнь – застенчивая блудня —
в закат, краснея, прячет очи.

«Рябина на исходе октября…»

Рябина на исходе октября
рифмуется с манишкой снегиря,
сосцы иссохшие дряхлеющей эпохи,
сверкают сполохи холодного огня,
постылой стылостью пространство леденя
и угасая в снов чертополохе,
Слова сбиваются с накатанной строки,
а в колею вернуться не с руки,
как стёртой на ребро не встать копейке,
и вострубят архангелы с небес
или разлуку заиграет бес
на пастушковой дудочке-жалейке.
Тоскливой цаплей в дебрях камыша
душа замрёт под сердцем, не дыша,
земля разверзнется прямой дорогой в небо,
где родина до боли не родна,
и странная пространная страна
тебя сухой поманит крошкой хлеба.
Но ты не сядешь на её ладонь,
тебя уже иной влечёт огонь
иные глуби и иные выси,
где тихо окликает лития
чуть слышное шуршанье бытия
растёкшейся по древу жизни мыси.

Борису Кушнеру

(10.12.1941 – 8.5.2019)

1.

Так кружат птицы на заре

Без замысла, без смысла…

А жизнь моя теперь – тире,

И стёрло время числа.

2 августа 2006

Свет опаловый рассвета,
тихое мерцанье рос
и неслышного ответа
шепоток на твой вопрос.
Дат скупые берега.
Между ними мостик тонкий
и скользящая дуга
радуги по хрупкой кромке.
2.

Так бы душа и пела… —

Хоть не умирай…

8 июля 2006

Пела бы душа и пела
то пичугой, то трубой,
то отважно, то несмело,
то бессонной ворожбой,
как тогда – в начал начале,
где рождается глагол,
на заброшенном причале
пел о вечности щегол.
3.

Б-жия коровка,

Улети на небо,

Принеси нам хлеба… —

Принеси покой…

14 июня 2006

По тонкой ниточке дыханья
скользнёт с ладони в синеву
трепещущее упованье
на сень покоя наяву.
4.

Я мигом был. Небесным телом.

В июньском небе искры нить

Над нашим веком оголтелым,

Что довелось мне пережить.

10 августа 2002 г.

Будто век наш нескончаем,

Будто утро – не закат…

24 июля 2006

Вечность мига и вечности блик.
Краткий выдох протяжного вздоха.
Над упавшей звездой повилик
насадила шальная эпоха.
И пылает кровавый рассвет,
и роса на глазах у заката,
золотой зацветёт горицвет
и сердечное бьётся стакатто.
5.

К закату небо голубей

И легче спорить с болью.

30 июля 2006

Ещё пламя свечи, не хромая,
бродит тенью по белой стене
и душа, свою боль унимая,
отражается в мокром окне.
Голубое становится синим,
синева погружается в тьму.
С болью мы по сто грамм опрокинем,
а за что – я и сам не пойму.
6.

Жизнь была так хороша,

Что умереть не жалко.

20 мая 2003

Я бы и не умирал нипочём —
жил бы да жил, то смеясь, а то плача,
если бы смерть не жила за плечом,
следом не шла, то ворча, то дурача.
Ну, а окончится жизни считалка,
ляжет под ноги немая стезя —
жизнь была так хороша, что не жалко
и умереть, коль иначе нельзя.
7.

Как быстро век мой отсверкал, —

Как будто бы и нé жил.

15 сентября 2006

Скользят по небу облака
и слёзы по щеке,
и дарит мне тепло рука
твоя в моей руке.
И в строчки просятся слова,
струится речи нить.
А я как будто сызмальствá
лишь начинаю жить.
8.

И эти сны со старой дачи,

И память, рвущуюся прочь…

4 августа 2010