Мне вспомнились слова, прочитанные много лет назад, – всем известная знаменитая цитата Оппенгеймера из Бхагавад-Гиты, ставшего свидетелем взрыва атомной бомбы: «Теперь я стал Смертью, разрушителем миров».

Цитата прошла перед глазами, и другие строки без всякой причины также застряли у меня в голове: «Я – время, пожирающее мир, состарившееся – все воины, стоящие в армии врагов, уже побеждены мною». Эти более важные слова Кришны на поле битвы Курукшетры, говорившие о судьбе, более великой, чем судьбы людей.

Подобные явления воздействовали на меня каким-то глубоким и безымянным образом, а затем ускользали от любых попыток активировать их. «Было ли это похоже на то, чтобы находиться вне времени, – подумал я, – наблюдать, как разворачивается судьба, подобно неотвратимому сну? И, если это был сон, то, как я проснулся, и чем тогда стала реальность?»

– У них ничего не получится, – отстранённо сказал я Жаклин, и одновременно на позиции Союза разразился шквал огня. Моё состояние, похожее на транс, усилилось, и я наблюдал, как, словно грустное старое кино, разворачивается битва. Солдаты-южане десятками падали, их товарищи упрямо продвигались вперёд сквозь безжалостный град истребления. Клубы грязно-белого дыма вздымались над полем боя, взметаемые и взбиваемые смертоносными кусками металла, и огромный отряд людей маршировал в сгущающейся дымке, как будто стирая себя из истории своей жизни.

Грубая храбрость и глупая бравада смешались в похожей на сон пародии на человеческую глупость. Люди строились, как на параде: шагали на месте и равнялись направо и налево, чтобы перестроиться с другими полками, когда в их рядах падали тела, и перемешивались, чтобы заполнить пробелы. Они выглядели как дети, играющие в игру, последствий которой не понимали, считая себя неуязвимыми, а своё дело неприкосновенным. Внезапно наблюдатель во мне начал удаляться, и я снова стал самим собой – всё ещё отстранённым, но более лично осознанным. Осязание вернулось в моё избитое тело, и я вспомнил о нашем собственном затруднительном положении. Оглянувшись назад, туда, откуда мы пришли, я увидел далёкие фигуры, скачущие сквозь деревья в нашем направлении. Они выглядели так, будто искали нас.

– Быстрее, мы должны спешить! – сказал я Жаклин, стряхивая с себя остатки оцепенения. Схватил её за руку, и мы побежали прочь.

Я оттолкнул тревожащую глубину переживаний, охвативших меня. Они были слишком чужды, слишком проникновенны и глубоки, а у меня имелись более практические проблемы. Мы миновали ещё несколько южных войск на склонах под нами, но они были поглощены ужасной драмой, развернувшейся перед ними. Прошли ещё почти милю, и я почувствовал, что мы приближаемся к самым дальним позициям Конфедерации. Долина между противоборствующими сторонами углубилась, и крошечные фигурки на невысоких холмах напротив были людьми Союза. Но они отмечали конец высокой холмистой местности, проходящей к юго-востоку от Геттисберга, и укрепления южан начали петлять.

– Нам придётся спуститься в долину, – произнёс я. – Попытаемся обойти со стороны Союза.

– Там могут быть солдаты с обеих сторон, – с беспокойством ответила Жаклин, – это опасно.

– Конечно, так и есть, – согласился я, – но, скорее всего, за нами гонятся люди мистера Маккриди, и мне известно, с кем лучше не сталкиваться.

Мы продолжили путь на юг; бежали, спотыкаясь и пробираясь вниз по неровному склону, усеянному камнями и чахлыми деревьями. Адреналин начал спадать, и понял, что мне трудно успеть за Жаклин. Дважды мы замечали войска южан и поднимались выше по склону, чтобы избежать их. Позади нас затихали отдаленные звуки резни, когда мы, наконец, спустились на более низкую местность. Пробрались между большими неровными валунами и редкими зарослями кустарника, чтобы вернуться на сторону северян. Но когда прошлёпали через каменистый ручей, текущий дальше с долины, вода в котором была зловеще розовой, позади нас раздался крик.