На этот раз было меньше дезориентации, и я ощутил вспышку ликования, когда реальность растворилась и потекла. Действуя чисто инстинктивно, почти рефлекторно схватив Билли, я спас нас обоих, но он был не так спокоен: когда мы падали в пустоту, я чувствовал его безмолвный крик. И всё же, самым сильным ощущением было чувство потери – расставания с Жаклин. Мы прошли через вечность небытия, если океан силы и красоты – это небытие, и пункт назначения, казалось, проявился по своему собственному желанию. Неожиданно мы покатились по земле под густым, теплым потоком барабанящего дождя. Небо было тёмным от дождевых облаков, и в воздухе гремел гром.

– Я умер? – выдохнул Билли.

– Нет, – ответил я, прищуриваясь от дождя.

Мы распластались на широкой, плотно утрамбованной песчаной дороге, по обе стороны которой стояли старинные кирпичные и деревянные здания несовместимого качества и стиля. Перебивая шум грозы, прозвучал неистовый грохот: за обезумевшими, несущимися лошадьми дребезжала и гремела повозка без возницы. Раздался крик. Прямо на пути повозки съёжились двое детей, а на дальней стороне примитивной улицы застыла от ужаса женщина.

Брошенная из одного отчаянного положения в другое, жизнь, казалось, превратилась в один непрерывный сумасшедший фильм. Я с удивлением наблюдал, как сам справляюсь с этой ситуацией. Ни бестелесное присутствие, ни неодобрительный Мозговой Червь не принуждали меня. И всё же я с трудом осознал свой решительный порыв спасти детей. Также не понятно, как сработал эффект замедления времени. Молотящие копыта были всего в нескольких метрах от застывших детей, когда я, как размытое пятно, перебежал улицу и сгрёб их в охапку.

Втроём мы свалились в кучу у ног испуганной женщины. Я лежал разбитый и испытывал немалую боль. Меня подпитывала безрассудная энергия, но теперь, когда всё закончилось, измученное тело яростно протестовало. Голова закружилась, ум боролся с калейдоскопом событий: стрельба в Геттисберге странным образом свелась на нет грозовым ливнем, промочившим меня насквозь. И вот теперь дети спаслись от гибели под колёсами повозки. Они с воплями вырывались из моих объятий и искали утешения у столь же истеричной женщины. Вслед за мчащейся повозкой шлёпали по лужам двое мужчин, и ещё один приближался к нам сквозь ливень. Объёмные плащи и треугольные шляпы, на мой неопытный взгляд, наводили на мысль о более раннем периоде истории.

Я понял, что для Билли это будет в десять раз хуже, и со стоном приподнялся. Он всё ещё сидел, согнувшись, под проливным дождем, там, где я оставил его, с маской полного непонимания на лице. Вода незаметно струилась по его застывшей физиономии, стекая ручейками с подбородка. Я с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, подошёл к нему. Билли всё ещё держал в руке пистолет, и я закрыл его ладонью.

– Убери пистолет, Билли, – сказал я так спокойно, как только мог, – здесь нет войны.

Он посмотрел на оружие так, словно забыл о его существовании, и, как во сне, убрал в кобуру. Его дрожащие пальцы не смогли застегнуть крышку.

– Что случилось? Где мы? – спросил Билли сдавленным голосом.

– Не пытайся понять этого, – мягко продолжил я. – Мы прошли через что-то вроде двери в другое место. Это случалось со мной и раньше. Вот почему я не мог объяснить вашему лейтенанту, как попал к Жаклин… в дом мисс Джонсон.

– Вы уверены, что я не мертвец? – недоумевал он.

– Да, я уверен. Но ты бы умер, если бы мы не попали сюда. Помнишь тех солдат Союза? Они собирались стрелять.

– Тогда, должно быть, я мёртв, – оцепенело пробормотал Билли.