Мы ехали быстро, а для меня это было чрезвычайно мучительно, и остановились только на короткий перекус около полудня. Затем поспешно двинулись дальше и в начале дня стали проезжать первые отдаленные фермы и разбросанные дома Геттисберга. Наш эскорт расслабился, и темп замедлился. Но когда мы достигли развилки дороги, справа от нас я заметил приближающихся конных солдат, и вместо ожидаемой униформы Конфедерации они были одеты в синее. Раздались выстрелы и угрожающие выкрики, и вся наша компания пустилась в галоп, следуя по левой ветке дальше в город.

Я отчаянно цеплялся за своего ныряющего скакуна, испытывая то восторг, то ужас. Но наш стремительный рывок был недолгим. Впереди появилось ещё больше синих мундиров, – отряд кавалерии в двадцать человек, направивший на нас карабины. Несколько человек лейтенанта выхватили пистолеты и стали искать выход, но бежать было некуда. В облаке пыли и фыркающих лошадей наша отчаянная кавалькада остановилась. Пока обе стороны оценивали ситуацию, воцарилось молчание, затем люди лейтенанта медленно подняли руки. Дородный сержант Союза с приветливой улыбкой на лице вывел свою лошадь вперёд.

– Что ж, ребята, похоже, вы поехали не по той улице, – усмехнулся он. Его взгляд переключился на Жаклин, которая подтолкнула лошадь вперёд.

– Сержант, эти люди похитили меня из моего дома, – громко объявила она.

Поведение мужчины изменилось: лицо напряглось, а его люди угрюмо зашевелились, сжимая оружие.

– Это не был бандитизм, – поспешно сказала Жаклин, – меня забрали по подозрению в шпионаже против Юга.

Сержант немного расслабился, но его подозрение не исчезло, и он озадаченно почесал в затылке.

– А вы шпионка, мэм? – спросил он, и весёлая сторона его характера начала вновь заявлять о себе.

– Конечно, нет, – сказала она с отвращением, – я требую, чтобы меня отвели к вашему командиру.

– Вот тут я с Вами согласен, мэм, – сказал он, глядя на лейтенанта.

– Сэр, попрошу Вас и Ваших людей сдать оружие и следовать за мной.

Солдаты Конфедерации начали неуклюже подчиняться, в то время как внимание сержанта переключилось на меня, вероятно, из-за моей нетрадиционной одежды.

– Кем может быть этот господин? – спросил он с преувеличенной вежливостью.

– Господина тоже похитили эти солдаты, – сказала Жаклин, неоднозначно посмотрев в мою сторону.

– Он тоже шпион? – спросил мужчина, снова явно наслаждаясь собой.

– Понятия не имею, – ответила она, нетерпеливо тряхнув головой.

Сержант театрально покачал головой и дал знак своим людям окружить наш небольшой отряд.

– Вы проследуете со мной, – сказал он, и мы отправились дальше в город.

Лейтенант и его люди были мрачными, солдаты Союза радостно улыбались, а Жаклин надменно смотрела на любого, кто осмеливался поймать её взгляд.

Пока мы ехали, я оглядывался по сторонам. Это был самый большой город, который я до сих пор видел, и наблюдал кирпичные здания, которые не выглядели бы неуместными в моё время. Однако люди были другими: с печатью дресс-кода, казавшегося строгим и суровым. Когда они собирались в дверях, чтобы посмотреть на нас, в их глазах читалось подозрение или благоговение. Это был хорошо упорядоченный мир, в котором каждый знал своё место и не осмеливался думать за его пределами. Он казался жёстким и скованным, но я также ощущал простоту – свободу от сомнений и тревог независимости двадцать первого века. Вместо этого у этих людей было что-то реальное, о чём стоило беспокоиться. Война стояла у порога, но они едва знали, до какой степени она поглотит их.

Мы неторопливо ехали минут пять-десять, пока не добрались до довольно внушительного городского здания. Снаружи толпилось ещё больше кавалеристов Союза: некоторые, спешившись, чистили снаряжение или поили лошадей из деревянных корыт. Сержант соскользнул с лошади и важно зашагал в здание. На несколько минут он исчез и снова появился с офицером, который с большим интересом осмотрел нашу группу.