– Чуть более четырёх световых лет, – ответил я, – около сорока миллионов, миллионов километров.

Билли был ошарашен.

– Почему Бог создал другие солнца так далеко? – недоуменно воскликнул он.

– Не знаю, – сказал я, снова попав в ловушку религии. – Может, наших представлений о Боге недостаточно.

Над всей нашей компанией воцарилась тишина, поскольку мы потерялись в бесконечности звёзд над нами. Я смотрел на крошечные, светящиеся мириады точек, смутно сознавая своё незнание окружающего мира, в то время как они сознавали что-то своё. Твердая Земля моего детства исчезла. Я подумал об удивительных энергетических процессах, свидетелем которых был: о различных измерениях бытия, которые, казалось, существовали во множестве мест и времён. Звёзды теперь виделись мне другими, – словно пульсирующими своей собственной тайной жизнью. Они всегда вызывали во мне удивление. Но теперь я чувствовал, что смотрю на огромную, сияющую незавершённую работу в немыслимом масштабе: галактики, солнца и планеты, образующие самые отдалённые переплетения невообразимой многомерной реальности. Я попытался представить себе все сложности, связанные с этим, и встретился только с возвышающимся безмолвием.

– Вы очень странный человек, – беззлобно повторила Жаклин. Теперь её слова звучали немного сонно.

– Мистер Уолтон, – сказал Билли, понизив голос, – я говорил с Джебом перед его смертью, он сказал, что Вы летали по воздуху.

– Что? – испуганно переспросил я.

– Когда мисс Джонсон вытащила пистолет, Джеб сказал, что Вы взлетели, чтобы остановить её.

– Я… не знаю, что он имел в виду, – неловко произнес я, вспоминая тот странный момент вне времени. – Возможно, он был не в своём уме.

Я почувствовал на себе пристальный взгляд Жаклин, но она ничего не сказала.

– Думаю, она права, – сказал Билли.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– В Вас определенно есть что-то странное.

Перед рассветом мы снова выпили кофе и двинулись в очередной бесконечный путь. Моё тело, казалось, болело сильнее, чем когда-либо, и я покорно задавался вопросом, сколько ещё ехать. Лейтенант снова послал пару человек в том направлении, откуда мы прибыли, и на этот раз они присоединились к нам раньше, чем ожидалось. Всадники с грохотом подъехали на взмыленных от пота лошадях. За пределами слышимости улавливался быстрый, краткий разговор, и мы снова тронулись быстрой рысью. Я неловко подскочил и, задыхаясь, спросил Билли, в чём дело. Он лишь кивнул в сторону лейтенанта. Так что я неумело подтолкнул к нему лошадь и спросил, что происходит. Тот выглядел слегка раздражённым, но признался, что кто-то за нами следовал.

– Скорее всего, отчим мисс Джонсон, – сказал он, – их там целая компания.

– Не знаю, смогу ли я удержаться, если вы поедете слишком быстро, – предупредил я.

– Нам придется двигаться как можно быстрее, – коротко произнёс он. – Но скоро мы встретимся с армией, и тогда они ничего не сделают.

– Я не знала, что конфедераты так далеко на Севере, лейтенант, – сказала Жаклин, услышав наш разговор. – Куда мы едем?

– В местечко под названием Геттисберг, мэм, – ответил он, пришпоривая лошадь.

Пока мы быстро продвигались по всё более холмистой местности, я пытался вспомнить всё, что мог, о битве при Геттисберге. Я знал, что она была поворотным моментом в Гражданской войне и поражением конфедератов, но не окончательным. Больше всего мне запомнились описания огромного количества убитых и раненых из обеих армий, оставленных потрясённому местному населению на потом: примерно столько же, сколько в битве при Ватерлоо. Казалось, было жуткое чувство фатализма в том, как события вели меня к такому катастрофическому эпизоду в американской истории. Возникло ощущение, что над горизонтом формируется сильный шторм, засасывающий всё на мили вокруг в ужасный водоворот разрушения.