Я радостно побежал в магазин при части и купил им эти бутылки.

– Ладно, ступай, – сказал подполковник, – больше никогда так грубо не ошибайся.

      Этот случай стал для меня хорошим уроком – я навсегда запомнил осторожность в работе с документами. Больше Крехов на эту тему со мной не говорил. Он сам случайно потерял документы, или подполковник застал его в своём кабинете, или это была спланированная игра – так я и не понял. Но одно я усвоил чётко: доверие тоже имеет свою цену… Что ж, легко отделался.

25 февраля 2014 г.

Чрезвычайное происшествие

      После объединения Германии по решению Горбачёва и Шеварднадзе началась эвакуация войсковых частей Советского Союза из региона. В начале 1991 года началась демобилизация и нашего подразделения. Меня перевели в город Ютербог для продолжения службы. В новом гарнизоне я стал начальником службы эксплуатации жилого фонда. Хозяйство было большим – несколько котельных, множество зданий, сооружений и коммунальных объектов.

      В этом подразделении мне повезло с начальником. Мой командир по тылу, подполковник Оленко, был замечательным человеком – деятельным, умным, справедливым и человечным. Родом из Георгиевска Ставропольского края, он знал цену совместно съеденного хлеба и соли. Мы быстро подружились и понимали друг друга с полуслова. Он был гордостью нашей зенитно-ракетной бригады, помогал всем без исключения и пользовался большим авторитетом. Увы, он был первым и последним хорошим начальником в моей службе…

      Летом 1992 года он отпустил меня с работы пораньше, чтобы я подготовился к завтрашнему занятию с младшими командирами взводов на тему «Ведение ротного хозяйства». Я занимался конспектом дома, когда вдруг позвонил Оленко.

– Бросай всё и быстро ко мне! – сразу по голосу я понял, что произошло что-то серьёзное. Быстро оделся и выскочил из дома.

      Когда бежал в сторону штаба, увидел, что все тоже куда-то бегут. Догнал Оленко.

– Что случилось, Александр Иванович?

– Беги к нашему хозяйственному двору! – коротко бросил он и продолжил бежать.

Вблизи гарнизона был двор, где располагались огород, свинарник и птичник – всё для нужд личного состава. Я опередил остальных, перепрыгнул через забор и вдали увидел солдата, который жестами звал к себе. Подбежав, он доложил:

– Товарищ старший лейтенант, скорее сюда! – и побежал вперёд.

      У туалета он открыл дверь – там на полу лежал солдат с восточными чертами лица, татарин. А наверху, на потолке, свисал тонкий и крепкий капроновый шнур, обычно использовавшийся для упаковки мешков. Всё было ясно – солдат повесился, а его товарищ, обнаружив, перерезал верёвку и позвонил в часть.

      Не раздумывая, мы вытащили его на свежий воздух, и я начал делать искусственное дыхание. Пульса не было. В прошлом подразделении я часто обучал солдат таким приёмам – специфика службы требовала этого, и у меня уже был опыт. Каждый раз, вдувая воздух, я слышал хрип в лёгких и продолжал массаж сердца. Минут пять-семь я пытался реанимировать его, но всё было напрасно. Вероятно, он был мёртв уже какое-то время, а жара только усугубляла положение.

      Медики уже были на месте, но стояли как вкопанные и ничего не предпринимали. Подоспел командир бригады полковник Конотоп и потребовал продолжать реанимацию. Я попытался объяснить, что уже поздно, но он не хотел слушать. Снова начал, но понимал – солдат уже не жив…

      Так и не удалось спасти его жизнь. В командовании началась паника. Вечером на разборе причин происшествия командир потребовал:

– Кто из вас готов взять на себя ответственность и понести наказание по всей строгости?