Рэдик ел и ел, но оставался вечно голодным и худым как скелет. Гулять с ним было стыдно. Собачники говорили: вы что, собаку не кормите?

Мы кормили его как могли. Мясо мы и сами ели редко.

Отец тащил домой все, что попадалось. Однажды зимой он привез из командировки петуха, сбитого машиной. Петуха он нашел на обочине в каком-то райцентре, куда ездил подписывать бумаги.

Он ощипал его, как может ощипать петуха городской житель. Потом петух долго варился, распространяя по дому горький куриный запах.

Приближался выпускной. Клубы пыли катались по квартире. Рэдик вечно сидел у стола, развесив длинные слюни.

За ужином мама заводила разговоры о том, что дочь, то есть я, выпускница и почти невеста. И что надо бы меня обуть-одеть. Отец от этих разговоров нервничал и однообразно отшучивался, что молодость – лучшее украшение.

Платье к школьному выпускному взялась шить моя двоюродная тетка, мамина сестра Татьяна. Она перебивалась одна с двумя мальчишками и подрабатывала швеей. Ткань дала бабушка из своих запасов. Серебристая парча. Когда-то такая ткань была шикарным приданым, но уже вышла из моды. Таня долго думала, чем это платье можно «оживить». В итоге решили край обшить красной тесьмой. Получилось серо-голубое, с красной оторочкой идиотское платье Белоснежки.

Из детского сада, где она работала нянькой, Татьяна приносила пакет серых холодных котлет. Разогретые котлеты тоскливо пахли жиром и яслями.

Потом Таня переодевалась в длинную клетчатую рубаху и снимала мерки. Она аккуратно прикладывала сантиметровую ленту к спине и груди, что-то записывала, и от этого мурашки бежали у меня вдоль позвоночника. Мне не нравилась серая парча и красный кант. Но мне нравилась сама тетя Таня. Высокая, худая и резкая, как мальчишка. Было странно, что у нее нет мужа и есть дети.

В последний день мы засиделись у тети Тани до позднего вечера. Платье топорщилось на талии, и Татьяна что-то там добавляла или ушивала под поясом. Потом в коридоре мама долго совала ей духи в маленькой коробке, а она отказывалась. Но все-таки взяла.

Выйдя на улицу, мы увидели огоньки последнего уходящего троллейбуса.

– Беги! – сказала мама.

Мы побежали.

Мама упала и разбила оба колена. Она сидела в троллейбусе и плакала. Через ее колготки проступила кровь. На коленях у нее лежало мое идиотское платье к выпускному вечеру, сшитое теткой.

Выпускной был ужасен. На танец меня пригласил не тот мальчик. Потом я выпила шампанского, и мы зачем-то стояли в коридоре у окна и целовались. Он сказал: «У тебя очень красивое платье».

Незаметно наступило лето.

Мне перепала счастливая возможность пожить в проректорском домике на студенческой турбазе. Рэдик поехал со мной.

На завтрак, обед и ужин я ходила с пятилитровым бидоном. Я собирала по столам все объедки, которые оставались от студентов. Приносила полный бидон и вываливала в миску Рэдика. Он съедал все.

Через пару недель он стал спокойнее и подернулся жирком. Он стал похож на дога. И самую капельку начал походить на Ретта Батлера.

Студенты, курсирующие мимо моего домика, спрашивали:

– Это голубой дог?

– Да! – отвечала я.

Закурив, студенты шли дальше. Однажды я услышала, как один сказал другому:

– А девчонка ничего. Сколько ей лет? У нее что, отец проректор?

Целую неделю я была шикарной девчонкой – дочкой проректора и хозяйкой настоящего голубого дога.

Именно тогда, когда Рэд наконец наедался досыта, он укусил человека.

И не просто человека, а ответственного работника деканата. Укушенная тетка оказалась главным секретарем ученого совета.

Трехразовые бидоны с объедками закончились, и мы вернулись в город. Вскоре закончилось и лето.