– Ну, сержанта то я вижу. Фамилия боец? – переключившись на меня, спросил Литвинов.

Я, выправившись, отрапортовал:

– Санинструктор 331- го стрелкового полка, сержант Петровский!

– Хм… ну орёл! – усмехнулся он и сразу же добавил, – ладно, ты сержант дуй в санчасть и знакомься со своим новым командиром. А ты Иван Алексеевич останься. Покумекать надобно еще!



«Госпиталь, в котором служил Петровский. Вскоре после боев, госпиталь был разрушен»

– Слушаюсь, товарищ полковник! – отдавая честь, я немедленно удалился из штаба.

Зайдя в госпиталь, на улице Борцов революции, я увидел сидящего офицера, на вид лет тридцати. Он был крупного телосложения, слегка прихрамывая, курил трубку.

– Ты, чьих, будет боец? – спросил он у меня.

– Я санинструктор первой роты сержант Петровский, товарищ военврач второго ранга! – ответил я.

– Ага, значит, это мне про тебя докладывали. А почему один? Где ещё медики? – спросил он, осматривая меня с ног до головы.

– Не осталось более никого, товарищ военврач второго ранга! – с грустью вздохнул я, – на пути следования в часть, нас разбомбили и в живых остались только мы с капитаном. Все мои друзья-товарищи остались лежать там!

Он, выслушав мой доклад, прислонил свою трость к большим напольным часам, присел за стол и, открыв моё личное дело, говорил:

– Я твой непосредственный командир, военврач второго ранга, Октябрьский Алексей Петрович, начальник госпиталя 331-го стрелкового полка. В личном деле записано, что недоучившись в Саратовском медицинском институте, завершил обучение после 3 курса. Из-за войны я так понимаю?

– Так точно товарищ Октябрьский! – ответил я.

– Кем стать то хотел? – вытряхивая в пепельницу прокуренный табак из трубки, поинтересовался он.

Я, пожимая плечами ответил:

– Хирургом Алексей Петрович! Но, видите ли, моя мечта сорвалась. Нас по приказу забрали всех на фронт.

– Ничего, доучишься! В браке состоишь?

– Так точно, состою, незадолго до войны!

Он, набивая табак в трубку, спросил:

– Как ты так жену то оставил? Она где у тебя сейчас?

– Она в Саратове. Учиться в медицинском!

– Ну, хорошо, вижу парень хороший. Давай иди в 305 кабинет, и принимай дела. А то раненых много, невпроворот.

– Понял товарищ военврач второго ранга. Разрешите идти?

– Свободен! – махнув рукой, сказал он.

После разговора с Алексеем Петровичем, мне стало как то легко. Он был сам по себе добрым, и в тоже время жестким человеком. Держал волю в кулаке. Я понимал, что с начальством мне повезло. Зайдя в 305 кабинет, я увидел ждущего меня бойца с оторванной по локоть рукой. Его культю закрывала давящая повязка, пропитанная кровью и грязью. Я сбросил вещи, взял из шкафчика перевязочный материал, инструменты и начал обработку раны.

– Как тебя так угораздило? – спросил, недоумевая я.

Он, придерживая второй рукой свою культю, корчась от боли, ответил:

– Я танкист, механик-водитель Т-26. В боях под Борисовым, от прямого попадания в борт, с моей стороны, разорвался снаряд. Я успел вылезти из машины, как вдруг второй снаряд ударил в двигатель. Командир мой заживо сгорел. А я хотел подобрать свою руку, и уйти в тыл, но не смог. Меня подобрали ребята из соседнего полка, перевязали, как могли и доставили меня сюда!

– Да брат… повезло, что жив остался. Теперь поедешь домой. Тебя с таким ранением комиссуют сразу! – успокаивал его я.

Он, тяжко вздохнув, ответил:

– Нет, товарищ сержант… дома у меня больше нет… его, разбомбили, в первые часы войны вместе с моей семьей. Мы жили в Пинске. Теперь там немец хозяйничает. Поэтому деваться мне не куда!

Закончив с обработкой раны, я сказал:

– Держись боец! Все будет хорошо. Они за это заплатят. Можешь идти, жить будешь!