– Я думал ты не придешь!

– Как же я не приду к тебе, родной ты мой? Меня пугают страшные мысли, на счет тебя. Мне почему-то кажется, что это наша последняя встреча! – смахивая слезы, шептала она.

– Да ну что ты девочка моя, я вернусь, вот увидишь! Живым и невредимым! Обещаю! Ты главное дождись меня! – обещал ей в ответ, после чего целовал её влажные от слез щеки.

Отойдя от меня на шаг, она полезла в сумочку, весящую у нее на правом плече, и, вытащив оттуда свою фотокарточку и иконку, с образом Николая Чудотворца, вложила мне в грудной карман.

– Держи родной, я буду за тебя молиться! Знай, что я жду тебя и очень люблю! – не сдерживая слёз, шептала она, – только об одном прошу, береги себя!

От слёз у меня в зобу перекрыло дыхание, и все что я ей мог тогда сказать, это банальное: «Я вернусь!»

В то время, саратовский вокзал, как и сотни других вокзалов страны, видели многое. И слезы солдат и их родственников, и клятвы, и прощания, и нежные поцелуи, которые для большинства здесь находящихся, были последними в их жизни.

На перроне трижды зазвонил колокол, и после команды начальника эшелона:

«Все по вагонам!», мы компактной массой, набивались в состав полуоткрытого типа. Повиснув, на заколоченной доске, в виде борта, я прокричал, смотрящей на меня, и в тоже время плачущей навзрыд Машеньке:

– Прощаться не будем, любимая… я никогда тебя не разлюблю, чтобы не случилось!

Она, закрыв рукой, свое лицо, махала мне батистовым платочком, на прощание. В этот момент, я впервые почувствовал, что такое любовь. Как тяжело, расставаться с человеком, которого беззаветно любишь, понимая, что возможно никогда не увидишь его снова. Что происходило в наших сердцах в тот момент передать сложно. Тем, кто с этим не сталкивался, вряд ли поймёт…

Наш состав, тем временем набирая скорость, все дальше и дальше отдалял нас от любимых людей. Так, мы молодые мальчишки двадцати лет не нюхавшие пороху, отправились на фронт.

Прибыли мы в пункт назначения довольно быстро. Уже пятого июля, наши эшелоны выгружались на станции Орша. Мы тогда еще многого не знали и не понимали сути происходящего. Вдали за холмом гремели бои и стояли клубы дыма. В наши только что освободившиеся вагоны, грузили раненых и убитых солдат. Мимо нашего строя проходили колонны отступающих частей на восток. Лица у них были такие обескураженные и безразличные, что глядя на них, я понял – это конец. Где же вся наша мощь? Где же лозунги: «Бить врага на его территории малой кровью?», прокручивая в голове эти вопросы, я недоумевал. Да и что в принципе двадцатилетний мальчишка вроде меня может понять. К нашему строю подошел, какой то капитан, на его голове из-под фуражки, пробивался кусок бинтовой ткани, из которой, скудно сочилась кровь. Поприветствовав сопровождавшего нас комиссара, он пристально разглядывал прибывшее пополнение.

Повернувшись к нам, комиссар приказал:

– Значит так, сейчас, называю, фамилии и те отправляются с капитаном Смирновым. Санинструктор Денисенко! Шаг вперед. Санинструктор Колобанов, шаг вперед. Санинструктор Петровский выйти из строя! Вы направляйтесь в 331-й стрелковый полк, 23 отдельный медико – санитарный батальон в первую роту. Всё! Шагом марш!

После того как услышали свои фамилии, мы и другие бойцы стрелковых частей, отправились за капитаном.

Оглядываясь по сторонам, и дрожа от каждого разрыва, который эхом доносился где-то из-за холмов, я спросил у сопровождающего нас капитана:

– Товарищ капитан, сержант Петровский, разрешите обратиться?

– Валяй! – ответил он.