– Что всё?

– То, что Вы не верите в людей. Так?

Но гостя жаркой речью было не смутить, не сбить его с твердо взятого курса.

– В этих людей? Мы просто не умеем производить из них людей, – он коротко задумался, подобрал слово, – в вашем понимании. Мы же понимаем, сингулярность, теория Курцвейля, все очень-очень быстро меняется. А вы… Мы так вообще без страны останемся. Нам бы успеть производить лиц, способных принимать ответственные организационные решения, выстраивать отношения с И.И., искусственным интеллектом, ну и придумывать там новые энергии. Технологии, а не сосредоточенное милосердие! – он задрал указательный палец в потолок.

– А не в лучшем? – не сдалась Белла.

– А в худшем, милая Вы моя, в социальных нейтралов с функциями исполнителей. И господин словесник в чем-то прав. Как по мне, так Тороповым с Курниковыми не Чехова, а Пелевина надо преподавать, только не «Поколение П», а уже какое-нибудь «Поколение Е». Вы, кстати, какой предмет?

Белла отвернулась. Зато пришел в себя, отдышался Константинов.

– Вы что! Больше тьмы нас пугает наш свет. Это наш самый большой страх. Ваши талибы избавились от страха, зачеркнув свет начисто, вообще. Это один способ избавиться от страха света. Конечно, он вам понятен. Понятен! А есть другой. Он есть! Научиться жить без кожи. Беликову не удалось… Зло искоренимо, если принять, что Чехов – не сатирик, что он любит своего героя, как любят некрасивую, а родную… Такой любви надо учить. Как вы не поймете этого все! Все, все не поймете!

– Уважаемый Вы наш интеллигент! Половина сбежавших наших релокантов считают, что мы мешаем им совершенствоваться, курить бамбук, кочевничать по миру, создавать стартапы, стирать границы посредством интернета и свободно друг друга любить, как и самих себя. По секрету – у нас в учреждении тоже такие были. А то и есть. Вы им – про квантовый скачок от эго к Высшему, а они Вам – да, да, конечно, согласны, нет государства, нет у нас внешних врагов, их нам вон там специально выдумали (он и тут ткнул пальцем в потолок), нет армии, нет подлых служб, нет ограничений, и вперед к собственному Я. Ура. Их от одного слова «патриотизм» колбасит, как чертей от ладана. Убивает патриотизм в них веру в единый мир, понимаете ли! У нас с вами не убивает, а у них – убивает… Ладно. Я про что… Они паразиты, они ждуны, так сказать, они разложили тут и там свои личинки. Но Вы-то в сто раз опаснее! Вы – их питательная среда. Вы – их источник тепла. Извините за прямоту, но как Вы к нам, так и я Вам.

Тут он обернулся к Шмелеву.

– Но у Вас, Петр Иванович, крепкий коллектив, мне понравилось, какой отпор оппортунизму дали наша тутор и вон товарищ… Вы сказали, математик? По-разному, но так дружно. Я отмечу в отчете вот это – про дружбу… Как у нас в Суворовском говорили, пуля – на раз, дружба – на всю жизнь.

Алла бросила на чиновника недоуменный взгляд. Легкая добыча сама оказалась еще каким хищником…

– А я не социальное животное! – зачем-то прошептал Константинов.

– Главное, что не сексуальное! – хохотнул молодой человек. Он уже себя ощутил полным хозяином положения.

И тут Шмелев принял вид питона, перед которым вырос кролик, не поддающийся его гипнозу. Стальной кролик.

– Прекратите издеваться над уважаемым педагогом! Константин Федорович выпустил двадцать будущих членов союзов, писателей, журналистов… Я Вам еще фамилии перечислю, а Вы будете еще слушать и записывать… Но и Вы тоже, Константин! И Вы перестаньте уже, Константин Федорович, Вы тоже хороши. Доказано и не подлежит… Человек и биологическое существо, а Вам только одно – дух, дух, дух. Вот довели собственную печень до истощения, и нервничаете! А ни к чему, здесь выдержка – первая добродетель, и так нервы на пределах…