«Так-так, – пробормотал Виктор себе под нос, его пальцы быстрее забегали по сенсорной клавиатуре. – А это уже интересно. Совсем не похоже на случайность».

Он проверил новостные сводки по закрытым каналам «ЗАСЛОНа». Пока тишина. Мир жил своей обычной жизнью, не подозревая о тех едва заметных вибрациях в эфире, которые уже уловил «ЗЕНИТ» и расшифровывал гений Виктора Новикова. Но предчувствие чего-то масштабного и неотвратимого, как далекий гул приближающейся грозы, уже поселилось в его душе. Он знал, что это только начало. И ему предстояло понять, что именно начинается.

Виктор Новиков откинулся на спинку своего эргономичного кресла, специально разработанного для долгих часов напряженной умственной работы, и потер уставшие глаза. Мерцающая в центре его рабочего отсека голограмма «ЗЕНИТа» продолжала демонстрировать сложную, многослойную картину информационного поля планеты. Пунктирные линии, соединяющие едва заметные аномальные всплески активности, которые его экспериментальные алгоритмы вытащили на свет из океана фоновых данных, теперь выглядели не просто гипотетическими связями, а почти доказанной сетью. Это уже не была интуиция одиночки или случайное совпадение – это была математически обоснованная закономерность, указывающая на скоординированное, пусть и невероятно тонко замаскированное, воздействие глобального масштаба.

Он увеличил один из фрагментов, отвечающий за тихоокеанский регион. Вот они – короткие, как укол иглы, импульсы в работе подводных кабелей связи, почти мгновенные сбои в системах спутниковой навигации, микроскопические отклонения в работе автономных метеорологических станций, разбросанных по необитаемым атоллам. Каждый такой инцидент, взятый в отдельности, был бы списан на износ оборудования, магнитную бурю или даже на ошибку программного обеспечения локального уровня. Но его алгоритмы, обученные на миллионах паттернов нормального функционирования и всевозможных известных аномалий, били тревогу. Они видели то, что не мог заметить человеческий глаз или стандартная программа диагностики: неестественную синхронность этих событий, их странную «хореографию», словно невидимый дирижер управлял этим разрозненным оркестром сбоев.

«Это не может быть просто совпадением, – пробормотал он, обращаясь к холодному свечению голограммы, словно ожидая от нее подтверждения. – Слишком много переменных, слишком много независимых систем демонстрируют схожие отклонения в слишком узких временных окнах. Вероятность случайного возникновения такой картины стремится к нулю».

Его пальцы вновь забегали по сенсорной клавиатуре, встроенной в столешницу. Он инициировал кросс-корреляционный анализ между выявленными аномалиями и активностью известных кибергруппировок, данными о военных учениях различных стран, отчетами о тестировании нового экспериментального оборудования. Никаких совпадений. «Почерк» был абсолютно новым, не похожим ни на что из того, с чем ему или специалистам «ЗАСЛОНа» приходилось сталкиваться ранее. Это было нечто более изощренное, более глубокое, чем банальный взлом или DDoS-атака. Это было похоже на тонкое, хирургическое вмешательство в саму ткань техносферы.

Виктор невольно вспомнил события пятилетней давности. Тогда он, будучи еще молодым, но уже подающим большие надежды специалистом, представил на закрытом совещании аналитический доклад о критической уязвимости в системе управления европейской объединенной энергосетью. Его выводы, основанные на глубоком анализе архитектуры системы и моделировании каскадных отказов, были встречены вежливым скепсисом. «Слишком теоретично, Виктор Сергеевич», – покровительственно улыбнулся тогда один из маститых академиков, член научно-технического совета. «Наши европейские коллеги уверяют, что система абсолютно надежна, там тройное резервирование». Другие кивали, предпочитая доверять официальным заверениям, а не тревожным прогнозам молодого выскочки. Новиков тогда спорил, приводил расчеты, но его не услышали. А через полгода, холодной зимой, его «теоретические» выкладки материализовались в виде крупнейшего блэкаута в истории Европы. Целые страны погрузились во тьму, остановились заводы, встали поезда, начались перебои с отоплением и водой. Последствия были катастрофическими. Лишь тогда, в свете тусклых аварийных ламп, кто-то вспомнил о его докладе. Его запоздало похвалили, даже представили к какой-то ведомственной награде, но горечь от того, что катастрофу можно было предотвратить, если бы его услышали вовремя, осталась с ним надолго. Этот опыт научил его двум вещам: всегда доверять своим расчетам и интуиции, даже если они идут вразрез с общепринятым мнением, и понимать, что убедить бюрократическую машину в необходимости превентивных мер – задача порой более сложная, чем решение самой технической проблемы.