Когда Гуес перебрался на тротуар, в нем вдруг вспыхнул огонь от искры мысли, что вот-вот ему пригодится вся ловкость, сила и – обязательно – скорость. Нужно было только выбрать момент, и Гуес его не упустил, заметив на углу большой участок незанесенного асфальта. Не хватало ему навернуться в столь знаменательный миг. В руке женщины, как маятник, гипнотически покачивалась сумка, с которой следопыт не спускал глаз. Мало-помалу он сокращал дистанцию, слегка поглядывая по сторонам, чтобы избежать явных свидетелей. Как ни странно, женщина, видимо, вообще ни о чем не подозревала, несмотря на то что Гуес пару раз шаркнул, стискивая зубы. Все, что она сделала за время слежки, это перенесла сумочку с правой руки на левую. Это лишь подпитывало самоуверенность преследующего.

вспомнил он стишок Голлума. Глядя – разумеется – накуренным «Властелин колец», а именно отрывок в пещере у Шелоб (громадного паука, если вы помните, превратившего Фродо в «вареную рыбу»), Гуес просто шарахался в ужасе по комнате, пятерней придерживая челюсть, чтобы та судорожно не щелкала. Липкая жирная паутина восьминогой твари свисала прямо с его рук мокрыми тряпками, и он безуспешно пытался избавиться от этой смрадной слизи, стараясь обтереть ее обо все подряд. А визжал он хуже самого Голлума. Сцену с исподтишка вонзающимся жалом он так и не понял, зато чуть не блеванул, когда у бедняги пошла пена изо рта. Надо сказать, что, придя в трезвую память, он еще долго сравнивал общежитие с Мордором. Орки рисовались по трафарету его крайне нелюбимых знакомых, а урук-хаи вообще походили на среднестатистического люмпена. Когда, по фильму, их выкапывали в оболочке из каких-то ржавых мочажин, распарывая пузыри, Гуес в экстазе бил себя по ляжкам и строчил восторженную рецензию на «Кинопоиске». Что касается Смеагола, то он сочувствовал ему подобно Фродо и даже чуть не прослезился в конце фильма.

Напоследок окинув взглядом местность, он резко набрал скорость и, молниеносно огибая жертву, свирепо дернул за кожаные ручки. Вдруг все пошло не по плану – Гуес, естественно, осознал это потом. Мало того, что женщина почти удержала сумочку, так еще и ухитрилась прыснуть что-то в область лица неприятелю. Переизбыток адреналина не дал нападавшему опешить, и, зловеще прокричав: «Ах ты сука», тот бросил наотмашь левую руку и помчался прочь. У него ужасно слезился левый глаз, а правый, прикрытый мехом капюшона, что, по-видимому, спас налетчика от кратковременной слепоты, предательски застила рябь. Гуес тут же оголил затылок. Мгновенно оставив позади торец здания, беглец ринулся вдоль фасада и тут же полетел ничком, теряясь в пространстве. За эти секунды он испытал столько эмоций, сколько подарил ему первый лакомый косяк. Вскочив, Гуес узрел перед собой ошарашенного паренька, что, кряхтя, поднял голову и под аукающийся визг женщины вперил взгляд в злодея. Благодаря лампе в плафоне на козырьке подъезда Гуес различил черты пострадавшего и, чтобы тому не удалось сделать то же самое, снова понесся куда глаз глядит по хлопчатой наледи. Чем дальше он убегал, тем больше становилась следующая за ним тень. Осознание чего-то ужасного неотвратимо нагоняло его, изо всех сил бегущего в сторону дома, еле дышащего и напуганного. Правая рука, в которой болталась на редкость тяжелая сумка, мертвецки онемела. Показываться с краденым дома было отнюдь не лучшим вариантом. Отбежав на безопасное расстояние, он швырнул ношу на землю, сел рядом на корточки и вывалил все ее содержимое. Затем махом нашел кошелек, вытащив все купюры, в неистовстве пнул его куда-то на дорогу и исчез в темноте. Стоит ли упоминать, что о чувстве голода он забыл напрочь?