В невероятно матовый фон небосвода врезался девятиэтажный прямоугольный параллелепипед с лезвийными гранями и оконными насечками. Прослойка воздуха, круто обрамляющая его, трепетала и трепетала, словно внутри пылал громадный беспламенный очаг. Все дорожки, переулки и размытые ходы извилистыми щупальцами примыкали к этому исполинскому блочному организму. Казалось, он присосался к плоти земли; казалось, его фундамент – это гадкая пасть. Над ним, как над темным царством, вечно нависала кошмарная инопланетная ночь, а вокруг все скукожилось, что осенние листья, подло лишилось соков жизни и увяло, увяло. Под напускным чадом успокоения там творился гнусный шабаш, пировала гадкая нелюдь, паясничали кровпийцы…

Левый глаз до сих пор слезился, садня, но уже четче воспринимал действительность. Несколько горстей снега основательно помогли ему в этом, впитывая щиплющую соль боли и непроизвольную красноту покаяния. Вмиг отдышавшись на крыльце, чтобы не делать этого в зловонном лифте, и бегло прокручивая в мыслях случившееся, полуночник приставил домофонный ключ и, кусая губы, зашел внутрь. Кстати сказать, теперь многие входили не как положено – просто хорошенько тянули за железную ручку, и дверь открывалась из-за ослабленного магнита. Причем сил не хватило бы разве что ребенку и безнадежно пьяному. Желтый маслянистый свет сразу прыснул в глаза Гуесу. Окрашенные мутные стены, что вековечные скалы, таили в себе дух прошлого, тяжелейший отпечаток времени. Следы от перегородки вахты и кабинки таксофона зарубцевавшимися шрамами исполосовали камень. Еще совсем недавно заводная ребятня названивала с него во все комнаты, где, конечно, был телефон, прося сойти счастливчиков вниз для получения внезапного приза – то ли лотерейного, то ли пожертвованного. Откуда он взялся, их не особо волновало. Да и тех, кому предлагался, – в большинстве случаев тоже. Слишком рвано и больно это ушлое в прошлое, точно после пожара, а действительность пропахла плавленной пластмассой декораций. Когда-то проходную дверь в общежитии запирали на ночь и никто уже не мог попасть внутрь до рассвета. На огражденной девятиярусной кровати сотни человек забывались сном, сладко причмокивая в куколках своих одеял. А тем, кто по каким-либо причинам не успевал до закрытия, приходилось дожидаться утра на крыльце или искать ночлег у знакомых вне общежития. «Семеро одного не ждут,» – словно кодовое слово говорили они приютителям, что повинно застилали запоздалым на полу.

Когда мощные лифтовые дверцы раскрылись на девятом этаже, из кабины вышел тот же парень, что и вчера. Сейчас он был не столько напуган, сколько смущен. Получасовой давности происшествие слегка оттаяло в его душе, границы растеклись, и осталась какая-то одна нудящая неловкость. В конце концов Гуес был отнюдь не новичок в игре с законом – разумеется, в административных рамках. Нечто подобное уже с ним случалось: тоже схватывала нервная горячка от некоторых давних проступков, что, однако, никак не влияла на их повторяемость. Это сродни принятию наркотиков: раз за разом отношение к ним становится все холоднее, словно это вовсе не вредный и запрещенный препарат, а тот же самый перец. Самый что ни на есть обычный перец в перечнице.

Гуесу было приятно вновь оказаться в сажевом мраке холла, окунуться в эту черную воду, в бессильном оцепенении стираясь в неосязаемом иле до полного самозабвения. Если бы не люди из соседних секции с их жестоким поверхностным взглядом на вещи, пошлой прямолинейностью и смелостью в высказывании якобы очевидных вещей, он бы сел прямо здесь, в углу, и так же бы уютно посапывал себе, как под балдахином. К тому же сейчас не стоило привлекать внимание разных болтливых зевак-лунатиков. Старый замок стукнул два раза и глухо защелкнулся за вошедшим. Справа складно пылилась бесполезная куча хламья; спереди, над входом в секцию, косо соприкасались разные дверцы самодельной навесной полки, сделанные из мебельных обломков. Сама полка являла собой предшественницу нынешней проходной деревянной двери, что тоже, наверное, была бы не прочь оставить свою изматывающую работенку, судя по скрипящим суставм-петлям. Сняв перчатки и приложив ладонь к пострадавшему глазу, Гуес пошел в свою комнату, но был окликнут на полдороге.