Оказавшись у дороги, Гуес повернул направо по тротуару и в конце квартала скрылся в универсаме. На входе его встретила весьма недоброжелательным взглядом единственная кассирша, и тут же из-за стойки со сладостями выглянула прославившаяся охранница. А слава новоиспеченной радетельницы порядка в форме заключалась в том, что ни один скользкий воришка, хозяйничавший в ее отсутствие, не смог продемонстрировать при ней свою ловкость рук. Если кто и успевал запихать себе что-нибудь в капюшон или за пазуху, все равно досматривался ей на выходе. Причем, то ли по интуиции, то ли по жизненному опыту, она всегда знала, кого остановить. Под глухой перестук турникета Гуес пошел, скрываясь за стойкой с коробчонками и упаковками, по правой стороне к прилавкам в конце зала, чтобы снять с себя фокус. Однако охранница славу свою обрела недаром: как только Гуес исчезал за очередным углом, она бросала вслед ему сдержанный взгляд и как ни в чем не бывало выглядывала с другой стороны. Казалось бы, метод оскорбительно прост. Но если он действенный, зачем вымучивать детективную хитрость? Положение осложняло еще то, что у Гуеса в карманах, кроме прорех, ничего не нащупывалось. Это внушало к нему подозрение вдвойне. Заходя в магазин и пробыв там достаточно времени, человек попросту не может уйти с пустыми руками – таково общественное представление. Сделать что-то наперекор устоявшемуся пониманию – значит повысить внимание к своей персоне.

– Что-нибудь будете брать? – вдруг восстав из-под прилавка, сказала женщина в целлофановом берете.

– Эм… Сколько стоит эта пицца? – ответил Гуес, глядя на лоток сверху витрины и снимая перчатки.

– Сами посмотрите. Ценники для кого вешают.

Н-да, заработался сотрудничек. А дома еще куча дел. Детям надо помогать, маме лекарств купить. Муж со дня на день изменит, если уже не… Ох-хо-хо.

– Спасибо. Стоп. А на ней, похоже, нет ценника.

– Как это нет? Что вы мне рассказываете?

– Да вот так. Мистика, не иначе, – разведя руки, ахнул покупатель.

Лицо женщины судорожно дрогнуло. На виске молнией набухла жилка.

– А ну-ка, дайте сюда! – буркнула она.

– Пожалуйста, – слюбезничал Гуес и, резко протянув руку, обронил товар.

– Ой, прошу прощения, – подобострастно продолжил он.

Женщина в немом ворчании потонула за прилавком, а Гуес принялся скоро запихивать в просторный рукав первые попавшиеся мучные изделия. План его, собственно, строился на ходу и на тернистую сложность не претендовал. Нужно было всего лишь уйти из-под слежки охранницы, обратив на себя более неискушенный взгляд, и разыграть маленький скандальчик, чтобы недовольный персонал нерадивого покупателя сам выпроводил с радостью. Однако женщина в форме оказалась куда проницательней, чем Гуес думал, и наблюдала за всем из засады. Как только тот начал нашпиговывать рукав, она подошла к злоумышленнику вплотную и, одернув его за плечо, отчеканила: «Пошел вон отсюда». К тому времени подоспела и женщина в целлофановом берете с укором: «Вы что, ослепли? А это, по вашему, что? Плесень?» И тут она, глядя на поубавленную кучку продовольствия и на сотрудника в форме с грозным лицом, поняла что к чему.

– Мерзавец! – остро изломались ее набрякшие губы, четко выговаривая каждую букву.

Гуес подарил ей напоследок взгляд, полный холодного сожаления, и зашагал прочь, надевая перчатки.

Мимо гудя и притормаживая с протяжным звоном проплыла озаренная кабина троллейбуса. В волнистом сгустке мрака, расскачивающим вслед за ней всю свою клубящуюся океанскую толщу, эта машина ни дать ни взять маленький застекленный ковчег прибыла увезти продрогших, измотанных людей в землю обетованную. Только было уже слишком поздно. На остановке ее никто не ждал, отчаявшись и смирившись с участью выживать в мерзлой серости каменных построек. Так никого и не приютив, кошачья персидская мордашка, навострив железные ушки-рожки, снова вклинилась в леденящую даль в поисках ждущих и неуклонно надеющихся. Несчастные, несчастные люди! И земля обетованная вам не нужна, и друг другу вы не нужны, и теплая грязь вам дороже стылой небесной влаги. Впрочем, небесную влагу на хлеб не намажешь. Что человеку этот сакральный, ритуальный, мифическтй путь, когда он вот-вот сдохнет от голода? Обидно будет умереть, еще даже не собравшись, а тем более – на полдороге. А все-таки какой-никакой крючковатый беляш своровать Гуес сумел. Гребаная охранница так растянула его монжету, что голова бы запросто убралась. Но один, по-видимому, самый юркий и удалой пирожок, хорошенько промасленный и пикантно приправленный, не желающий, подобно своим сородичам, наживать себе пролежни, поспешил скатится по лазейки рукава прямо к ненасытной утробе голодающего. Светлая тебе память, хлебушек.