— Не всем из этой книги, — чиновник указал на записи, — доведётся попытать счастье. — Он привстал и, наклонившись через стол, тихо произнёс: — Раз уж учила тебя поэтесса, помогу. — и ещё тише: — Но и ты меня не обидь. — и, улыбаясь, показал три пальца.
Юноша поднял бровь в недоумении.
— Договорились? — уточнил чиновник.
— Я буду помнить Вас всю жизнь и молиться о Вашем благополучии, господин! — кланялся Сяо Ту, — Спасибо, за Вашу помощь!
Чиновник шикнул, тем самым делая неразумному юнцу замечание, дабы тот говорил тише, и снова лукаво улыбнувшись, махнул рукой, будто все эти хлопоты – не более, чем пустяки:
— Принесёшь завтра.
Сяо Ту удивился, натянув улыбку и, расширив глаза:
— Чего принести, господин?
Чиновник, соблюдая все меры предосторожности, снова показал три пальца.
Сяо Ту зашептал:
— Простите, господин, я не из столицы, поэтому не понимаю, что это значит, — он повторил жест.
Рассерженный чиновник хлопнул ладонью по столу, но быстро огляделся, чтобы удостовериться в том, что готовящиеся к ужину обитатели поместья не обратили на него внимание. После чего, обойдя стол, подошёл прямо к юноше и, наклонившись, прошептал:
— Тридцатью серебряных.
— Трид...?! — отпрянув, громко закричал Сяо Ту, но чиновник вовремя зажал тому рот рукой и снова шикнул:
— Ты совсем дурак?! — он явно был раздражён. — Зачем так громко?! — и повторил, понизив голос: — Тридцать. Серебряных.
— Но откуда мне их взять? — пожимая плечами, искренне недоумевал Сяо Ту.
— Ты что, хотел, чтобы я помог тебе по доброте сердечной? У самого белый нефрит на шее, а он мне говорит, что родители-крестьяне. Ты обманщик? Или же вор? — сощурился чиновник.
— Конечно нет! — юное сердце загорелось праведным гневом. Всю жизнь Сяо Ту оправдывал своё имя, жил тихо и честно! Ну, если только чуточку не совсем… Но, ведь, это было в детстве. Кто назовёт преступником мальчишку, в праздник своровавшего с кухни лишнее печенье?
— В качестве платы, приму и подвеску. — приобняв писаря, указал на кусок нефрита взяточник. — С одной стороны инь и ян, а с другой – лотос, — крутил он украшение. — На монаха ты не похож. Значит, украл, когда прислуживал в монастыре?
— Нет же! — выскользнул из-под руки чиновника Сяо Ту, — Этот нефрит мне подарил настоятель, а ему, в свою очередь, бессмертный мастер У Лин. Потому, я не могу отдать его Вам. Смотрите, здесь скол, так что, если мастер когда-то увидит его, то непременно узнает о нашем договоре. Тридцать серебряных, я принесу, принесу. — юноша попятился спиной к выходу: — Завтра принесу…
Покидал он поместье в совершенно расстроенных чувствах, как можно лучше пряча злосчастный камень на шее. Так, чтобы теперь его можно было увидеть, только юнца раздев.
На улице отголосками шумел второй день празднования фестиваля фонарей, но Сяо Ту было вовсе не до радости.
Только подумать, через что он прошёл, чтобы добраться в Интянь с са́мого запада!
Обида сжала грудь:
«Ведь ты так старался!».
Сколько долгих месяцев он не видел близких, родной дом и поминальную табличку с именем усопшего брата, которую вырезал и вывел неровным почерком сам… Лишь хранил в своих пожитках принадлежавшую тому бамбуковую флейту, что могучий Да Сюн передал Сяо Ту в день, когда уходил на войну.
«Ты плохой сын. Всё напрасно», — нашёптывало отчаяние.
Неужто теперь он придёт в дом родителей с совсем пустыми руками? Как ему посмотреть в глаза дорогой Мэй Мэй?
[1] Гора Цинчэншань (青城山) – одна из пяти знаменитых гор Китая, на которой расположен старинный даосский храм. Расположена в провинции Сычуань, недалеко от г. Чэнду.