И тут Эйна осенило. Вражда и призраки прошлого? До чего же глупо. Эти люди не стали бы зацикливаться на нечте столь бессмысленном. Всё оказалось куда проще, приземленнее. Куда как важнее.

– А, ну… тут же можно сказать, два дома соединены. Вот тот, старый, уже сотню лет как не используется. Давно там ноги моей не было. Да и смотреть в той рухляди нечего, а чтобы дети не ходили, я их монстрами отпугиваю. Ссутся потом, правда, за что баба меня того, – мужчина ударил кулаком о раскрытую ладонь, – но так безопаснее. Руины на то и руины. Там раньше склад был, пока всë в сарай не переехало. Небось, погнило без ухода. Ливни у нас – дело частое.

– Мисаул!

– Иду! – Он среагировал на глухой голос откуда-то сверху и подскочил в сторону двери.

– А собаки… есть у вас?..

Охотник застрял в проеме от неожиданного вопроса. Он не понимал, что в его речи могло к нему подтолкнуть. Глаза опустились в пол, лицо занял задумчивый взгляд.

– Нет… нету собак. Луччи и Заря они… позапрошлый год… э-ээ… со словом грусть созвучно, да… – мужчина замялся, задумался, но резкий голос вырвал его из транса.

– Мисаул! Пролежень недобитый! А ну тащись сюда! – Эйну хватило понять, что не смог сказать мужчина.

«Страшно представить, с каким трудом ему далось это решение, но мне плевать. Теперь я уверен наверняка – в крайнем случае действовать предстоит решительно и выбора предстанет два: подготовиться, либо занять место на кухонном столе».

Охотник поспешно закрыл дверь на замок и выбежал наверх с криками: «Да иду я! Иду!»

Эйн остался один в холодном подвале, окруженный лишь тусклым светом керосинового фонаря. Наедине со своими мыслями. Но лишь стоило ему сосредоточиться, становилось также светло, как днем и фиолетовый спектр изгонял ночь. Но не только внутри. Он выходил дальше, за железную дверь. Эйн чувствовал три разрозненных сердцебиения впереди, чувствовал силуэты и столь же отчетливо чувствовал, как они вглядываются во тьму подобно тому, как его глаза взирают оттуда на них.

«Как странно. Да, я лишь учусь, но аура одного кажется такой… неестественной? Это тот младший, которым так гордится мой мучитель? Думаю, когда в семье родился инвалид, мать была вне себя от горя и, судя по рассказам Мисаула о её характере, решила, что во всем виноваты потусторонние сущности, – Эйн поднял руку и снял обвязанный ломтик мяса с крючка, уйма которых висела на протянутых по подвалу нитках, – после этого детей у них не было… выглядит съедобным. Если мне отказали в таковой чести, придется устроить тëплый приëм себе самому».

Бум!

Полубог одернул взгляд и быстро сообразил, откуда донесся приглушенный стук. Неугомонные дети. Стоило на секунду отвлечься, как они поменялись местами. Старшего мальчика, что еще недавно всматривался в щель, вытеснила сестра, чьë лицо больше всего запомнилось Эйну еще там, наверху. Сложно судить, но на первый взгляд ей было около двенадцати лет. Три ребенка с разницей в два года каждый. Младший же брат, с нерабочими руками упал на пол, чем и вызвал такой грохот. Старший в это время смотрел на него со стороны, сжимая и разжимая кулаки.

«Пожалуй, таким людям тяжело среди сверстников. Даже если это родня. Но что самое удивительное, он не сказал ни слова, не разрыдался. Не смеет перечить старшему брату, что обижает его? Но почему не пожалуется родителям? Неужели привык к подобному… не то, чтобы меня это сильно волновало, но когда видишь людей насквозь, так и норовишь разобраться в их психологии. Дурная привычка, что в нужный момент способна спасти жизнь. Например, не выполни я тогда указаний Литры – дела бы приняли дурной исход. Хотя, то было понятно интуитивно».