Во время февральских событий 1948 г., когда власть в стране перешла к коммунистам, Буршик получил известие о смерти отца. В сентябре того же года в его новой семье родилась дочь.

Стрессы и заботы о семье не способствовали улучшению его состояния здоровья. Больше времени Буршик находился в санатории в Яблонкове, чем дома. После длительного лечения с конца 1948 г. он продолжил амбулаторное лечение до апреля следующего года. В июне 1949 г., когда он снова был в Яблонкове, его посетил один знакомый офицер, который предложил ему возглавить военный отдел нелегальной организации в Моравской Остраве. Сославшись на состояние здоровья, Буршик тогда отказался. Пообещал, что отзовется, как только будет здоров.

Чувствовал он себя во время лечения не в своей тарелке и стал все чаще задумываться об уходе из армии. Тем не менее под занавес его даже рекомендовали к повышению в должности.

Врачи посоветовали сменить ему климат и переехать в более теплый край. Буршики выбрали Шумаву, что неподалеку от Домажлице.

В начале ноября 1949 г. Буршика вызвали в столицу Словакии город Брно на празднование 5-летия боев на Дукле и вручение памятной медали. Устроители мероприятия совместили его с празднованием очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Это вызвало неудовольствие Буршика, который вынужден был слушать соответствующие речи о мудром и великом вожде Сталине и его верном последователе Клементе Готвальде. В разговорах с людьми он прекрасно знал, что в стране растет недовольство политикой коммунистов, которые захватили в стране единоличную власть.

После торжества, которое затянулось, в семь часов вечера Буршик выехал в Остраву. В освобождаемой ими квартире он должен был забрать кое-какие вещи и, наконец, попрощаться с соседями.

Рано утром в дверь квартиры позвонили. За окном стоял знакомый офицер Козина, но в гражданском костюме. Офицер вручил ему новый приказ: срочно явиться в Прагу, в Министерство обороны, – и настоял, чтобы Буршик выехал немедленно. Он предложил свой служебный автомобиль. С этого момента офицер не отставал от Буршика ни на шаг. В дороге, когда они обедали в ресторане, он даже последовал за ним в туалет.

Автомобиль въехал в Прагу уже в сумерках, когда в министерстве уже явно никто не работал. Привязчивый офицер предложил переночевать на квартире, откуда, как он заверил, до министерства пару шагов. Вместо этого автомобиль заехал прямо во двор военной тюрьмы Панкрац.

Буршику тут же был предъявлен орден на обыск, который весь день томился в кармане его спутника. Йозеф вспоминал: «Казалось мне все как будто во сне. Этого не может быть, это неправда. Неужели я какой-то преступник?

Неожиданно стал около меня полукругом кордон из офицеров и унтер-офицеров. Вместе с Козиновым пистолетом в меня целились стволы несколько автоматов. Не удержался я и заорал:

– Вы есть хуже сброд, чем гестаповцы!

В этот момент на меня бросились с обеих сторон и, несмотря на мое бесполезное сопротивление, потащили в тюрьму. Запихнули они меня в небольшую темную каморку с миниатюрным оконцем с решеткой и обитыми железом дверями. «Роскошь» обстановки создавала одна казарменная койка. Так, за это сражался, cолдат! – пробежало у меня в голове. Но сразу затем я с иронией выговорил, что будет еще хуже.

Три тюремных надзирателя меня насильно раздели донага, и после обстоятельного личного просмотра я должен был надеть одежду арестанта.

«Так не поступают честные чехословaцкие офицеры. Те бы шли на дело прямо и открыто!» – сказал я присутствовавшим здесь Козине и нескольким другим офицерам, которые пришли полюбоваться моим покорением. Прежде чем они ушли, еще я на них крикнул, что они обыкновенная банда.