С деланным спокойствием отжала рубаху, повернулась к парню. Даже подивилась: странно, он был один, а обычно со своей сворой подхалимов хаживал. Видать, Ганна прислала вместо себя за нами следить.

– Это, как его, – замялся Иржич, чем и меня смутил, – разговор у меня к тебе.

– Я сейчас не могу, – в груди смятение. Метнула затравленный взгляд на девчонок, уже собирающихся домой. На нас косились, шушукались пуще. Илада, самая красивая из невест, на Иржича с недоумением посмотрела, а потом меня таким лютым презрением окатила, льдом голубых глаз ошпарила, что сердце едва не застудила.

– Мне домой надобно ворочаться, – попыталась мимо вильнуть, да парень вновь дорогу собой преградил.

– Я не шучу, Слав, – и лицом был серьёзен. Глаза как– то непривычно отводил. Это ещё шибче пугало.

– Так и я вроде не улыбаюсь, – пробурчала, сделав очередную попытку избежать разговора и такой близости. Ступила в другую сторону, но Иржич вновь качнулся, перекрывая ход:

– Люба ты мне! – бабахнул оглушающей новостью. – Сам не свой уже который месяц. А ты... – тяжко выдохнул, точно от переизбытка чувств задыхался. – Выйди вечером, поговорим наедине.

– Ну уж нет, – категорично мотнула головой. Едва не упала, так меня шарахнуло назад, а там берег скользкий. Да парень не дал упасть: ловко за плечи поймал, глазами светлыми молил не отталкивать, и моё сердечко растревоженное о том же просило.

– Обещаю не приставать, только поговорить, – очень тихо твердил парень.

Я рот было открыла, да вой жуткий так близко прозвучал, что теперь отпрянула от воды да впечаталась в Иржича. Девки с визгом бросились к селению, а я подняла глаза на Иржича, он тотчас меня приобнял, с надеждой улыбнувшись.

– Не боись, я тебя не дам в обиду.

– А я не волколака боюсь, – чуть лукавила.

– Меня? – нахмурился Иржич. – Не надо. Не вру я...

– Пусти! – торопливо высвободилась из плена его рук, обогнула резво и бросилась прочь.

В комнатке, где нас четверо жило, ровно по скамье вдоль стен было, на своё место села.

Так и не выходила больше, покуда не приспичило. И то, вдоль стеночки, в темени хоромин скрываясь – туда– обратно. И спать легла. А ночью вой Зверя пронизывал до кишок и кровь холодил от страха первобытного и томления. Вроде забывала дышать от ужаса, и в то же время тело рвалось на глас оборотня. А то, что волколак то был, нутром чуяла. Как себя его чуяла. Рагнар! И тосковал он жутко. Жажда его раздирала небывалая.

Соседки пищали от страха:

– С чего бы он тут ошивался?

– Видать одичалый бродит! – шушукались в темноте.

– Пусть наши его прогонят!..

– А то попадётся ему кто под клык, считай смерть...

***

Так несколько дней и хоронилась ото всех, хотя надзиратели не шибко моими проблемами озадачивались.

Встала и пошла!!!

Я и шла, а потом к себе в комнатку бежала и в угол забивалась.

На четвёртый день чистой проснулась, но в лес не торопилась: велел волколак седмицу отсиживаться, то и выполняла. А только утро восьмого дня настало, выдохнула свободно – уж не могла я без Рагнара. Тягостно и муторно было. И слушать вой его тоже: душу он мне на куски раздирал, сердце заставлял кровью обливаться.

Прибежала на полянку, как только освободилась от занятий Вонича, да чуть не обмерла, молодого мужчину увидав. Он на камне сидел, где обычно я ждала Рагнара. Травинку жевал, и только встретились мы взглядами, на ноги вскочил.

Ахнула испуганно, было прочь шарахнулась, как голос знакомый только уж не в голове, а на яви молвил:

– Неужто так страшен, что решила сбежать?

Застыла, не веря ушам. Сердечко быстро– быстро неслось. Ещё не решалась обернуться, но уже не в силах была уйти. Бросила взгляд через плечо на хлопца широкоплечего и крепкого. Высокий, темноволосый и глаза... удивительно тёмные, как землица сырая, только у одного существа такие видала – Рагнара. Лишь он один на моей памяти, у кого были очи, словно сама ночь...