Он сын смотрящего, потому вёл себя так, словно законы ему не писаны...

Вот и сейчас поджидал, но я осторожней была, чем раньше, потому только его завидела, тотчас обратно шмыгнула вдоль внутреннего забора, что хоромины невест от общих домов отделяли. А потом рискнула через ограждение полезть близохонько крыла, где комнаты для сна были.

Юбкой зацепилась за острие забора, а, услыхав: «Славка, стой, разговор есть!» – голос Иржича, с испугу поспешила да вниз полетела, с треском ткань порвав.

– Блин, – чертыхнулась в сердцах, уже приземлившись на стороне резервации невест. Вот теперь прилетит от бабы Ганны. Уж она серчала, когда кто– то из девчонок одёжу портил. Серчала так, что и руку поднять могла. А я у неё была на особом счету. Понимала то, что никто, окромя меня, в лес тайком не бегал, что не занимался помимо основных занятий ещё. А то, что заставлял делать волколак, было куда сложнее тех упражнений, что Вонич и Шпышко, наши наставники, обучающие выживанию, давали. Потому моя одёжа всегда выделялась и загрязненностью, и порванностью.

Ниток заштопать одёжу по– тихому и быстро не было. Хотя этому я сама научилась, подглядывая за Ганной, когда она очередной мой наряд чинила, грозя в следующий раз, коль я такая рукожопая, оставить в том, что есть.

И ежели иглу я у неё стащила, то нитки быстро заканчивались.

Покуда обдумывала, как теперь быть, схоронилась на сеновале. Живот сильно прихватило. Страшно стало, куда податься – не ведала, ведь за столько лет попривыкла, что никого мои болячки и жалобы не волнуют. Забилась вглубь и корчилась от боли, кусая губы... Долго мучилась, а потом забылась сном и даже на ужин не пошла... Когда очнулась, к своему ужасу кровь увидала на сарафане, на рубахе и исподнем.

– Убьёт! – поняла сразу и бросилась в комнату. И плевать, что девчонки увидят, всё равно. Мне бы быстро сменить вещи, а эти застирать. Да только не успела из комнатки выскочить с тряпьём.

– Кровить начала? – сухо кивнула надсмотрщица, заловив подле двери, когда я уже за порогом одной ногой была. – Стало быть, скоро, – и без того морщинистое лицо скривила. – И хватит в лес бегать! Тепереча особливо, – глаза в глаза. Впервые дала понять, что в курсе, где бываю. – И себя угробишь, и нас под клык... Не красней, – опять поморщилась. – Пошли, покажу, что делать надобно, – смилостивилась. И покуда я с гурьбой девиц, кто сегодня стиркой занимался, свои одёжи полоскала, по другую сторону реки, глубоко из леса вой раздавался голодный, протяжный. Он душу студил и сердце.

– Поживей давай, – буркнула Ганна, метнув пугливый взгляд на другой берег, откуда вой, леденящий душу, летел, и кивнула на дом, – Давай же, живей! – сама заторопилась укрыться за стенами резервации.

Девки хоть и страшились воя волколака, но тряпки достирывали, полоскали и между собой шушукались, нет– нет, да и смехом заходясь. Я чуть в сторонке смывала остатки грязи и крови с платья, когда за спиной голос Иржича раздался:

– Славк, а Славк, ты чё такая смурная стала? – его наглый тон, мне точно лезвием по горлу. Но пытаться удрать, будучи прижатой...

Рагнар учил: не можешь удрать – дерись! И плевать, ежели проиграешь, но сопротивляйся, покуда есть силы. Правда толком не показывал, как это делать, уверяя, что меня пока могут спасти только быстрые ноги, а руки... в эти руки только с возрастом сила придёт, и тогда... когда– нибудь я дам отпор. Так и говаривал.

Спорить с ним было бессмысленно, да и лучше он ведал, что делать, потому его уроки не проходили даром. Быстроте и юркости научилась за это время. Чувствовала, что выносливей других невест: видала на тренировках. Но по наставлению Рагнара не выказывала своих способностей, чтобы вопросов лишних не было и раньше срока на загон не поставили.