Адель осознавала всю глубину высказанного страха. Озвученные опасения не были беспочвенными. Перед глазами вновь встала картина стоящей на коленях Хор с распоротой рубахой и обнаженной грудью. Нельзя было исключать вероятность того, что ее подруге вновь захотят причинить вред. Впрочем, не зря ведь Хортенсия Обри заработала себе самую отвратительную репутацию среди пиратского общества. Если нужно будет – она перегрызет глотку Подлецу-беглецу быстрее, чем тот успеет пасть раскрыть. Хотя, вспоминая его поведение, Кидд сомневалась в том, что он до такой степени мерзавец. Не с его манерой поведения.
– Я разберусь с ним позже. Кто знает, вдруг он нам еще пригодится, – старпом отстранилась от стены, переводя взгляд на Мигеля, снующего по столу. – Сейчас нужно найти выход из сложившейся ситуации. Ты не можешь отдавать Чайке всю свою еду, нужно найти иной способ ей помочь. И, желательно, такой, чтобы она заслужила благосклонность команды. Хоть на немного.
Слова давались тяжело. Адель не хотелось признаваться в том, что ее подруге нужна была помощь и что она обязана ей помочь. Но, увы, Солнышко была единственной живой душой на этом корабле, которая могла бы хоть немного помочь им всем.
– Я Вам кое-что покажу…
Ко дну всегда идут лишь
капитан и его корабль
Хортенсия Обри
1693 год
Неизвестная точка
Атлантический океан
Если бы не Бернадетта, то Хор попросту умерла бы от заражения. Если бы не Адель, Хор попросту запуталась бы во времени и сошла с ума.
Хотя, может было бы лучше, если бы она сошла с ума и умерла?
Она ясно помнила, какая гробовая тишина наступила после последних сказанных слов. Ее ручная стая волков явно обдумывала услышанное, пытаясь то ли найти какое-то решение, то ли гадая, а не убить ли им ее на месте. Чайка прекрасно понимала, что ее могут убить за ложь. Конец ее спектаклю подошел слишком неожиданно и неприятно. Правде было суждено прорваться наружу, обнажив всю ее гнилую сущность. Сущность трусихи и лгуньи.
До того, как Леон отдал приказ о ее заточении, Адель успела дважды ударить Хортенсию по лицу. Она еще что-то твердила о лжи тогда, но Обри было настолько все равно, что она ничего не запомнила и даже не попыталась хоть как-то отстраниться от физической расправы, начавшейся, вероятно, из-за переизбытка эмоций.
Кто-то оттащил беснующую Адель от нее подальше, а команда, беспрекословно подчинившаяся квартирмейстеру, будто капитану, увела Обри в карцер. Во тьму и одиночество, достойной такой суки, как она.
Конечно, она сопротивлялась. Брыкалась, извивалась, наносила удары, но что может сделать раненая и ослабшая девушка против четверых мужчин? Да, пусть они тоже были ранены и ослаблены, но они брали количеством, а не силой. Потому им не составило труда скрутить ей руки и буквально утащить в трюм корабля, запирая в камере. Лишь там Хортенсия перестала оказывать сопротивление, позволяя закрыть себя.
Ей бы хотелось думать, что команда обошлась с ней подобным образом лишь из… уважения? Уважения к тому, с каким упорством она стремилась быть справедливой по отношению к каждому из своих людей. Как она стремилась защищать их всех. Как выкупала на волю тела проданных женщин, чтобы потом видеть их улыбчивые лица на борту.
Лишь из возможного уважения эти люди не убили ее на месте, а сохранили жизнь, чтобы решить дальнейшую судьбу своего капитана.
Хортенсии было горько думать обо всем этом. Первые пару дней она и вовсе не могла отделаться от мысли о том, что все повторяется. Команда ее отца, после того, как Фред Обри покинул этот мир, была готова упечь ее в монастырь, с легкостью избавляясь от девчонки, которую каждый из них чему-то да научил. Одни учили ее ставить паруса, другие – прокладывать маршруты. Одни учили ее выпивать ром, другие – заковыристо ругаться. Каждый из них носил ее на руках, учил ходить, кормил и играл. Каждый из ублюдков отца чему-то научил ее. А после, каждый из тех, кто вложил в нее частичку себя, без зазрений совести решили – от девчонки надо избавиться. Им, серьезным и бездушным мужикам, после смерти капитана было не с руки опекать его дочь. Проще всего было пойти по пути наименьшего сопротивления.