Направляясь в капитанскую каюту, чтобы поделиться своей находкой, она украдкой наблюдала за бездельничающими пиратами. И старалась уловить обрывки их разговоров. Но, стоило ей оказаться рядом с говорящими, как все рты закрывались, а глаза холодно, исподлобья уставлялись на нее словно на врага. Оно и не удивительно. Эти волки искренне считали, что она тоже лгунья и предательница.

Но, если бы они знали, что она сама пала от капитанской лжи, то все было бы иначе. К сожалению, Кидд осознавала, что не имеет права разглашать чужой секрет. Секрет, впитавшийся в чужую кожу под левой ключицей. Злосчастная русалочья метка, грозящая убить Хортенсию, если та не будет следовать условиям заключенного договора или не найдет свое спасение на Русалочьем острове. Ведь именно за этим они все и собирались туда плыть, а не за гребанными сокровищами.

Чайка взяла на себя управление кораблем во время шторма. Яростно сжимая в руках штурвал, она терпела дождь, хлеставший ей в лицо и соленые волны, покрывающие ее с головы до ног. Перекрикивая раскаты грома, она отдавала команде приказы, сражаясь со стихией и упрямо пытаясь оставить свое судно на плаву.

Адель полностью поддерживала ее в этом желании. Ей и самой не хотелось лишиться «Свободы», которая стала ее домом. Которую они безжалостно украли вдвоем у команды, по чьей вине погиб капитан Фред Обри. По чьей вине ее, Адель Кидд, хотели продать в бордель, а Хортенсию Обри сдать под опеку монашкам.

И потому, не желая уступать высоким волнам и беспощадному ветру, Кидд наравне со всеми работала на палубе, дублируя приказы своего капитана и не забывая сказать кому-нибудь пару ласковых словечек, чтобы не филонили.

Вот только в один миг сознание Кидд решило покинуть свою хозяйку. Последнее, что она помнила, был крик Сантьяго, а затем ее с головой накрыли холод и соль огромной волны. После этого мига она не помнила ничего.

Очнулась старпом на палубе, ярко залитой золотым солнцем. Команда, будто камни на берегу моря, валялась на досках. Некоторые, приходя в сознание, пытались понять, что случилось. Другие осматривали себя, словно не верили, что остались живы. Третьи же, самые сообразительные, спешили на помощь товарищам. Тем, кого завалило тяжелой парусиной или едва не придавило обломками мачты. Как капитана, например.

Адель думала, что они спаслись лишь чудом и украдкой перекрестилась, поблагодарив Бога за прекрасное спасение.

Теперь же было ясно, что Бог ни при чем и виной всему была заключенная сделка с русалкой, которая и спасла всю команду невесть каким «чудом». И все это время Хор умалчивала о своем «героическом поступке». Все это время она… страдала от чужих рук.

Адель часто видела подругу с разбитыми губами и синяками на шее и руках. Она видела ее кровь и пустоту в глазах. И каждый раз верила, когда Хор говорила, что подралась с кем-то. Это ведь было в духе кровавого капитана. Так ведь этот ублюдок и поступал с любым, кто косо посмотрел на него: вступал в драку, выбивая зубы и выдергивая конечности из суставов. У Кидд и мысли не возникло, что Чайка лжет ей, страдая от последствий своей сделки. Молча перенося ужасы, о которых самой Кидд было ничего неведанно.

– Адель!

Кидд остановилась, обернувшись на ненавистный голос квартирмейстера. Тот, сжимая в руках миску с обедом, насмешливо смотрел на нее. Прекрасно ведь знал, что она уже уведомила капитана о том, что кормить ее больше не будут.

– Слушаю, – она медленно развернулась лицом к Леону, награждая его ледяным взглядом. Какую еще гадость задумал этот ублюдок…

– Хотел сказать, что, если ты вздумаешь кормить эту лгунью, то я сочту этот жест за предательство. А предатели, как известно, долго не живут, – протянул Винс, зачерпывая ложкой похлебку и отправляя ту в свой поганый рот.