Несколькими днями позже Леон, возомнивший себя королем, на правах судьи сообщил, что, поскольку однозначного решения никто не принял, то остается решить вопрос единственным доступным способом – поединком, в результате которого и решится судьба горе-капитанши.

В целом, команду относительно устраивал такой исход. Если бы не одно «но»: выходить в поединке против Чайки пока было некому. Желающим, коих было не шибко много, требовалось время, чтобы хоть немного оклематься от уже имеющихся ран. К тому же корабль застыл среди моря в штиле. Тратить последние силы на поединок было бессмысленно (особенно, если горе-капитанша одержит победу). Так что все решили подождать заветного дня, чтобы после одним разом решить все проблемы. Как будто штиль мог так просто прекратиться (все на это надеялись, и зря).

И вот пока желающие зализывали раны, стало ясно, что штиль затянулся. А это означало, что нужно затянуть пояса потуже и пожить в анархии. Разделаться с Чайкой всегда ведь успеется.

Думая о том, что Обри придется ослабленной сражаться за свою жизнь, Адель становилось не по себе. Как бы сильно она ни была зла на нее, но увидеть такую битву она не была готова. И, не желая признавать очевидного, в глубине души Кидд знала, что не переживет, если потеряет еще одного человека по фамилии Обри, так внезапно и вероломно ворвавшегося в ее жизнь.

Адель поднялась на палубу пару минут спустя. Наверху было душно и жарко из-за яркого солнца, решившего добить тех, кто был на палубе. Там царила картина, ставшая уже привычной за эту неделю: команда, лишенная своей привычной работы, пыталась не сойти с ума. Одни играли в карты, кости или «Пьяного боцмана» (та самая злосчастная игра, благодаря которой и появился Мигель). Иные пытались травить байки. Те, кто не чистил и не точил свое оружие раз в сотый за день, слонялись по палубе безо всякого дела. Жалкое зрелище.

Коротко свистнув, старпом наблюдала, как Мигель, проворно спустился по вантам и помчался к своей хозяйке, шустро забираясь вверх по ее штанам и рубахе, оказываясь на плече. Она коротко улыбнулась обезьянке, позволяя той самостоятельно забраться лапками в нагрудный карман жилетки и достать пару орешков – с недавних пор старпом часто оставляла там всякие вкусняшки для своего мохнатого друга, к которому успела сильно привязаться.

В отличие от команды, Кидд не афишировала своей скуки, предпочитая почти все время прятаться в капитанской каюте и там потихоньку сходить с ума от бессилия. К счастью, каюта не перешла во владения Леона, а осталась за Бернадеттой, и та спокойно относилась к тому, чем занималась за закрытыми дверьми Адель.

Сама де Кьяри, находясь в присутствии старпома, ни разу не села за свой дневник, постоянно находя себе другие занятия. А Кидд, в свою очередь, пока не торопилась заводить с аристократкой разговор о странных каракулях в ее записях. Во-первых, ей не слишком хотелось портить отношения с единственным человеком на судне, который открыто показывал, что он за жизнь капитана Чайки, а не ее смерть. А во-вторых, пока были и проблемки понасущнее. Разговор всегда успеется завязать.

К тому же, не желая признаваться в этом даже самой себе, Адель откровенно боялась после того раза говорить с Солнышком о чем-то откровенном. Ее тогдашнее странное поведение и то, как Мигель зашипел на безобидную девушку, ясно дали понять – с ней что-то не так. Она, будто дикий зверь, пока не показывала своих клыков, но это вовсе не означало, что у нее их не было. Они были. И меньше всего Кидд хотелось бы, что ее загрызли.

А посему пока было лучше не портить с ней отношений.