А после все повторилось: взмах топора, поверхность импровизированной плаха раздроблена в щепки, а голова с первого раза проваливается в ящик.

И так еще на протяжении двух раз. Пока ящик окончательно не развалился, а последняя голова не отлетела на палубу. На ней было так много крови. Крови предателей. Крови людей, посмевших ослушаться ее воли и решения. Ничего, зато теперь это послужит уроком для всех. Пусть все видят, что с капитаном Конте лучше не спорить и лишний раз не переходить ему дорогу.

Ведь если ты не гнушаешься отобрать жизнь своих людей, то тебе будет все равно и на других.

Вытерев лезвие топора о рубаху казненного, Хортенсия удалилась к себе, оставив команду разгребаться с трупами и лужами пролитой крови.

Там, где она была скрыта от всех глаз, капитанша позволила себе расслабиться и даже немного нарушить Кодекс. Достав из ящика стола припасенную на тяжелый случай бутылку рома, она направилась туда, где можно посидеть. Развалившись на диванчике, Обри откупорила бутылку и прямо с горла сделала два больших глотка, ощутив всю терпкую горечь на языке и то, как напиток, обжигая горло, достиг живота, даря согревающее тепло. Стало хорошо.

А на палубе продолжалась работа. Вот только не было слышно ни единого крика или голоса. Все старались работать в тишине. Все затаились, опасаясь, как бы капитан, который явно находился сейчас в скверном настроении, вновь не появился на палубе, чтобы вершить свое самостоятельное и кровавое правосудие. Которое не посмел оспорить даже корабельный судья. Ведь он был не дураком и понимал: чуть что, так его голова с такой же легкостью полетит на палубу, как и головы других. И никто даже не посмотрит, что человек он хороший и должность занимает немаленькую.

Следующий день был еще хуже предыдущего. Ведь настал черед казнить тех, кто смел не только открыто перечить и пререкаться, но и также оскорблять капитана и его решения. Называя его теми словами, которые сама Хор не слишком воспринимала всерьез, но понимала: такое спускать с рук и уж тем более прощать нельзя. Нельзя, иначе она рискует потерять свою власть и авторитет над людьми, которые согласились подчиняться ей. Ей не хотелось быть капитаном-слабаком, которого, в случае чего, можно будет убрать с поста. Нет. Пусть знают, что она не такая. Пусть боятся ее.

Осталось казнить лишь троих. Самых смелых и глупых. Тех, что подняли бунт.

Троицу, скованную по рукам и ногам, вывели на палубу, где опять не было никого, кроме Адель и Леона. Это ненадолго.

– Что, казнил наших и рад? А нас оставил напоследок? – тут же подал голос один из них, вперивая свои злые глаза в нее.

– Для вас приготовлена особая участь. Тем, кто выделяется из толпы, всегда уготована другая судьба.

Она вновь коротко кивнула, и этого было более, чем достаточно, чтобы Леон отвел троицу к бизань-мачте и по кругу привязал к ней смельчаков. Наблюдая за этим действием, Хор вспоминала то, что видела еще в своем детстве. То, что, как надеялся ее отец, не видела его маленькая пиратка. Жестокость в чистом виде. Беспощадность, о которой впору слагать ужасающие истории.

Вооружившись кортиком, она взглянула на того, кто первым подал голос. Израэль Хопкинс. Помощник плотника. Весьма неплохой, вот только, жаль, безмозглый. Совершенно не целясь, Обри послала кортик в полет. Тот, под аккомпанемент чужого крика, с легкостью вошел по самую рукоятку в плечо. Достав из сапога нож, она поудобней перехватила его в ладони и вновь замахнулась, правда, на этот раз прицелившись. Лезвие, вновь под громкий и полный боли крик, глубоко вонзилось в низ живота помощника плотника. Пару дюймов вниз и чужое достоинство было бы пригвождено к бизань-мачте.