– Тебе все еще страшно?

– Нет… то есть да, но страшно не от этого дома.

– А чего же ты тогда боишься? – Она подняла голову и встретилась с его взглядом.

Он ничего не ответил и коротким движением головы примкнул к ее губам. В один момент в мыслях каждого из них вспыхнул вопрос: «Что мы делаем?». На одно мучительное мгновение, не открывая глаз, они отпрянули друг от друга на бесконечные миллиметры. Ниточка слюны растянулась между их губ. Не выдержав этой нескончаемой паузы, она решительно взяла его за голову и прижала к своим губам. Она ощутила их пылкий жар, потом их движение вниз по шее. Дальше она не осознавала ничего, кроме его горячих рук под ее юбкой. Она ощущала стройность своей талии через обхват его ладоней, будто он стал лишь инструментом, назначением которого было торжествующее осознание самой себя через телесные ощущения. Он чувствовал дрожь ее тела и воспринимал ее как вызов. Пылинки с кровати ведьмы разлетелись в темноте спальни подобно планктону в непроглядном мраке океанского дна. Совершая этот постыдный ритуал, они ощущали себя детьми, тайком рисующими похабщину на соседском заборе. Кратковременная резкая боль внизу живота заставила ее замереть в напряжении, будто струна, готовая к следующему аккорду. Она сделала глубокий вдох, начав его коротким стоном, и ее вены пульсировали. В полумраке они не заметили, как их глаза чернели в такт потокам в их венах. Короткий пронзающий стон заставил ее выгнуться лицом к изголовью кровати, и через секунду она повалилась на грязную простыню. Несколько секунд она лежала, не желая представлять что-либо вне этого момента, будто в мире больше не существовало никакой боли. Его обжигающее дыхание раз за разом обдавало ее шею, плечи и грудь.

– И что же это там происходит, а!? – Послышался показательный и неправдоподобный выкрик.

Редклифф дважды выкрикнул этот вопрос на всю улицу. Гуляющие жители с взволнованными лицами смотрели на него между домов. Некоторые мужчины осмелились перейти на пустую улицу.

– Вы только посмотрите! Дочурка Вернона кувыркается… с кем? – Редклифф наигранно изобразил паузу с последующим удивлением и выкрикнул, – с моим старшим сыном!

Он произносил эти слова, будто ведущий акробатического представления, играя на эмоциях заинтересованной публики. Женские ошарашенные вздохи, приглушенные ладонью, пронеслись по улице, когда Эвелин вышла из дома. Она в смятении целого ряда чувств опустила взгляд и бросилась прочь в темноту улицы. Редклифф сопроводил ее взглядом генерала, наблюдающего за отступлением вражеской армии. Следом из дома вышел Эдвин. Он в ожидании агрессивной реакции отца был шокирован его дружеским объятием. Он похлопал его по плечу и торжествующе произнес: «Молодец, парень!». Преисполненный самодовольства, он показательно повел сына по улице, сияя своей дырявой улыбкой. Свидетели наблюдали за происходящим, пребывая в растерянности. «Эвелин – ведьма!?» – прозвучало из толпы. «Она околдовала Эдвина!» – послышалось с другой стороны.

Ранним утром отцы обоих нарушителей предсмертного желания ведьмы были вызваны в церковь. Там их встретил священник Уолтон и лорд Клинтон. Вернон стоял, склонив голову. Редклифф вел себя как придурок, самодовольно улыбаясь.

– Ловко мой отпрыск уложил твою, – крякнул он, противно улыбаясь.

– Редклифф, заткнись! – Возопил Клинтон.

– Да что не так? – В тупом изумлении спросил Редклифф.

Он был горд до крайней степени и в согласии со своей безграничной тупостью полагал, что приглашен на церемонию награждения. Клинтон счел его поведение крайне неуважительным. Вся наружность Редклиффа вызывала в нем омерзение, и он осыпал его непечатной бранью. Ругательные слова были произнесены настолько деликатно, что Редклифф впал в ступор. Ему было невдомек, как можно произносить такие слова с такой утонченностью. Клинтон повернулся к священнику и хотел принести свои извинения за такую грубость в священном доме. Тот кивнул с одобрением, будто он снял с его языка каждое слово, произнесенное в адрес негодяя.