У Жормона закружилась голова:

– Я не понимаю… Причем здесь де Тампль?

Сильфия расхохоталась:

– Ты думаешь, крестьянская кровь и простые фамилии спасут тебя? Наивный! Вы оба – последние из рода де Тамплей. Рода, подарившего мне величайшую любовь и еще большую ненависть.

– Любовь?! Но ведь это по приказу де Тампль тебя…

– Да!!! – ярчайшее пламя полыхнуло из глаз призрака. У танковой оптики автоматически сработали светофильтры.

– Да!!! Но меня обидела виконтесса. В тебе же, глупый, я вижу кровь и плоть графа, прекрасного Мишеля де Тампль. А не его ревнивой кузины.

– Так ты – де Тампль?! – одновременно спросили друг друга лейтенант и двойник. И так же синхронно ответили:

– Да хрен его знает. Мало ли что было до революции…

Вот только революции они подразумевали разные.

– Попали же мы с тобой в переплет, – неожиданно произнес двойник. А затем громко ответил Сильфии:

– Извини, милая. Я не могу предать товарищей. Ты ведь их всех умертвишь.

– Какое тебе дело до них, лю…

Фаворитка не договорила. Резкой злобной скороговоркой застучал башенный пулемет, и трассирующая очередь ударила сначала в прекрасную грудь утопленницы, а затем в ее кавалеров.

– Дави!!! – хрипло взвыл в переговорном устройстве голос двойника, а безжалостный свинец ударил по свите. Когда, сухо щелкнув, пулемет замолк, вся прислуга Сильфии была вторично мертва.

– Делов-то, оказывается, всего ничего! – весело подытожил лейтенант. Он не видел, как поднялась раздавленная танком Сильфия и, недобро улыбнувшись, начертила в воздухе магический знак. Вспыхнувший и угасший. Почти сразу же из всех озер, луж и ручьев, в обилии рассыпанных по танкодрому, поднялись мертвецы. Все когда-то утонувшие или утопленные: изъеденные раками скелеты и неразлагающиеся солдаты чернокнижницы, призванные ее властью обитатели окрестных кладбищ и исчезнувшие вчера горожане. И не было числа восставшим из ада, и снова ужас обуял сердца танкистов.

– Задраить люки! К бою! – неутомимый двойник не желал сдаваться. – Осколочно-фугасным, по ожившим трупам – огонь!!!

И первым выстрелил по бредущим утопленникам. Огромный огненный язык вырвался из длинного хобота 120-мм пушки «Леклерка», и последовавший за ним взрыв подбросил в воздух несколько мертвецов. Грохот пушечного выстрела и задорные слова команды придали недостающей уверенности товарищам Мишеля. Вскоре сорок танков уже с истинно французской отвагой бились огнем и гусеницами с полчищем ожившей нечисти. Утопленники бросались на башни, палили по ним из старинных ружей и немецких автоматов, изъеденных ржавчиной и покрытых водорослями, пытались рвать танки руками и зубами, били их чем попало – но броня терпела все. Лишь кавалеры смогли уничтожить несколько машин своими пистолетами и шпагами, пробивавшими и разрубающими даже многосантиметровую броню.

Но маркизу лейтенант отстрелил половину туловища удачным выстрелом, а д`Эвтанази разорвало еще чьим-то снарядом. Хотя, в целом, танкисты экономили боеприпасы. Мишель по радиостанции объяснил всем, как драться пушкой, и многотонные дубины завращались над корпусами «Леклерков», перешибая нападавших почти пополам. Довершали дело стальные гусеницы.

Уже смеркалось, когда утопленники начали исчезать в водах озера, раскинувшегося за командной вышкой, унося с собой вторично убитых. Кто-то «протрубил» по радио победу… Но уже в следующее мгновение батальону снова предстояло почувствовать, как встают дыбом волосы. Воды озера расступились, выпуская из своих сумрачных глубин сначала ржавые антенны, затем мачты, трубы, палубные надстройки и, наконец, чудовищные башни главного калибра огромного корабля. Такого ужаса танкисты не испытывали никогда в жизни – из маленького, захолустного, никому не известного озерка могущество мертвой Сильфии поднимало боевой линкор.