– Как же ты поедешь, ты же так утомился, может, зайдешь…

– Нет, нет, только домой, у меня завтра делищ до фига, надо хоть как-то прийти в себя. Тем более вон тачка до сих пор стоит, – я кивнул головой в сторону хмурого водителя.

– Я бы пригласила тебя к себе попить чая, но у меня и чая-то нет, – дрожащим голосом продолжала Эзопова.

– Спасибо, конечно, но очень хочется домой…

– Я бы как интеллигентная девушка, ты же оказывал мне столько внимания, пригласила бы тебя попить кофе, но у меня дома и кофе-то нет! – в отчаянии потрясла мое тело Эльвира.

– Я пойду домой спать, – тупо повторял я. – Мне нужно срочно принять горизонтальное положение, причем в собственной кровати, – раскачивая головой в отрицательные стороны, бубнил я.

– Но у меня же есть водка! – всплеснув руками, выдала свой последний аргумент Эльвира.

От неожиданной потери точки опоры о девушкину грудь, я попытался звездануться об асфальт, но вовремя был схвачен за шиворот заботливой стальной хваткой Эли.

– Водка?.. Холодная?.. – задумчиво начал оживляться я. Предыдущая лошадиная доза алкоголя за время безумных сновидений в тачке слегка переваривалась и для проведения каких-то осмысленных действий, типа поездки через весь город домой, требовалась некоторая подпитка.

– Ну, разве что ненадолго, минут на пятнадцать, наверное, можно заглянуть к вам на огонек, но исключительно ради того, чтобы на тебя в подъезде не напали хулиганы, – в подтверждение своих героических намерений я даже погрозил окружающей темноте пальцем.

– Конечно, конечно, – застрекотала барышня и поволокла меня к подъезду. За спиной дважды шумно гулкнулись о бордюр мои ноги.

После краткой, получасовой борьбы моего тела с лифтом скромная трехкомнатная квартирка одинокой девушки наполнилась моим зловещим перегаром. Эльвира напряженно сидела за столом напротив и вкрадчиво теребила подол юбки. Разговор с моей стороны явно не клеился.

– А-аа… – намекающе и протяжно завыл я.

– Ах, да, – Эзопова спрыгнула со стула и, метнувшись к холодильнику, уже тащила початую бутылку водки и какой-то консерв.

Я ускоренным темпом глотнул и закурил.

– Значит, так, выставка говоришь, искусство значит…

– Да, да, очень я люблю эту всякую культурную жизнь. Кстати говоря, у меня, представляешь, сохранилась заметка, которую ты когда-то писал в «Утреннем экспрессе». Как замечательно написано! Я всегда читала ее своему Святославу как образец настоящей и искренней любви!

– Любви к чему? Если к пиву и портвейну, то у меня об этом тонны макулатуры понаворочено.

– Да нет, о любви вообще, вот послушай. Она достала из школьной тетрадочки в клеточку, обложка которой была разрисована пестрыми фломастерными птичками и цветочками, какой-то газетный листок и принялась читать мою заплесневелую бредятину.

«Одна любимая девушка как-то в порыве женской заботы сказала: – Писал бы ты, Володя, об искусстве, что ли, ты же в нем разбираешься, а то у тебя одни пьяные бредни на уме…

– Милая, – отглатывая пиво, с нежностью сказал я, – этих искусствоведов, литературоведов и прочих эстетов-гомосексуалистов как грязи, а я-то один…

Итак, продолжим. Весна, значит. В лужах купаются воробьи и милицейские сапоги. На улицах пахнет чем-то ностальгически гадким. Весна обнажает недособранную бабками посуду. Пьющий народец пополз из грязных подъездов и душных кабаков на волю. На лавочки. На бульвары и перелески. Прощайте, зимние квартиры. Проходящие по улицам девушки – да-да, те самые, которые в тупые декабрьские сумерки просто плевали вам в лицо, – смотрят на все с придыханием и норовят искоса навязать ваш взгляд на освободившееся от зимнего плена ноги. Прекратите пить водку. Я вас заклинаю, прекратите».