В конечном итоге, администраторша Василиса дарит мне две шоколадные конфеты, а ее коллега — весьма суровый на вид Артур — благодарит меня за внимательность. Часы, указывающие время в Гонконге, отстают на семь минут, и Артур намеревается исправить замеченную мной ошибку.

А конфеты оказываются марципановыми. Ух, великолепны. Нет ли здесь шоколадных вкусняшек с фундуком?

Мелкий кусочек орешка чуть ли не проваливается в корень моего зуба, когда краем глаза улавливаю широкую спину, обтянутую тканью костюмного пиджака, и затылок со смоляными волосами.

Везувий спешит к выходу из «Фор Сизонс», а я бегу за ним.

Вот он точно реагирует на мои восклицания, судя по наклону головы, но не поворачивается и не останавливается.

— Еле до вас добежала!

Через несколько секунд я просто вынуждена прикоснуться к шапке на голове, потому что мрачный и несколько странный взгляд развернувшегося Родина зависает именно на ней.

Наощупь ничего необычного, а то я уже навоображала, что та мышь из галереи отбыла в мир иной прямо у меня на шапке.

— Он еще жив, получается, — бормочет коллекционер какой-то бред.

— Я вас ждала, — прочищаю я горло, — с предельно важным вопросом, у меня к… Постойте! Куда же вы!

Ему приходится остановиться в дверях, и я поражаюсь массивным волнам паники во мне, когда улавливаю степень его раздражения.

Везувий поправляет края рубашки под темно-бордовом пиджаком, — настолько темным, что тот кажется черным, — и уголки его губ заостряются в ухмылке, которая сулит столько ужасов, что ее можно хоть сейчас вырезать и отпечатывать на театральных постерах для хорроров.

Там, где Фредди Крюгеры, руки-ножницы и прочие кошмарные образы.

— Пожалуй, я поинтересуюсь, что ты здесь делаешь, — осматривает он мою фигуру пренебрежительно.

Я трачу всего лишь пару мгновений, чтобы перебороть реакцию на столь враждебное отношение, но для меня это слишком долго, и Родин… однозначно считывает эту заминку как момент слабости.

Проницательно считывает.

И ухмылка на смуглом лице теперь сопровождается весьма кровожадным блеском в глазах.

Я наконец-то проглатываю остаток конфеты. Вот очевидно же: я всего лишь из-за куска фундука замешкалась!

— Говорю же, — слегка повышаю голос, — жду вас. Я прогуглила ваше имя. Вы, оказывается, живете во Франции, — стараюсь скрыть презрение к этой замечательной стране и выгововариваю ее название медленно. — Понимаете, мне нужно во Францию.

— Всем нам когда-то нужно во Францию. А сто восемьдесят четыре тысячи долларов, я так предполагаю, ты уже спустила на все дозы наглости в округе? Ты внутривенно или нюхаешь, Помпон?

— Вот! — довольно восклицаю я и указываю на него пальцем.

Везувий смотрит на мой ноготь, покрытый смесью разноцветных лаков, как хирург мог бы разглядывать внутренности пациента на операционном столе, если бы обнаружил в них розовый кактус.

— Про восемьдесят четыре тысячи долларов! Теперь этого недостаточно. Это на операции моему деду. Остался лишь врач в Париже. Точнее, самих денег достаточно, большое вам спасибо. Но просто денег недостаточно.

Я собираюсь окончательно прояснить ситуацию, несмотря на то, что мы застыли в дверях, и гости вынуждены обходить эту часть выхода.

Но Везувий резко опускает голову, а когда делает решительный, но небольшой шаг, то вскидывает на меня взгляд, и…

… прям ух ты!

Нет, наверное, годы проживания в замечательной стране, именовавшейся Францией, ни для кого не проходят бесследно.

И несмотря на то, что подобное отношение ко мне вызывает чужеродное ощущение растерянности и тоски, я вынуждена признать, что Везувий Родин умеет так