– А я в восемьдесят первом в Африку поехал, – пробормотал Болюхин.

Он впервые оказался в таком странном месте. Полуразрушенная часовня стояла в аккурат на том месте, где по генеральному плану застройки города должны были возвести монумент покорителям Сибири. Да и часовенка по заверениям местных краеведов не представляла собой никакой исторической или культурной ценности. Строили ее в конце восемнадцать века местные умельцы-сидельцы, отправленные в ссылку за бунты да вольномыслие. Разве что Колчак в ней однажды молебен выслушал, когда драпал со своей армией. Однако сложенное из местного кирпича здание оказалось неподвластным имеющейся технике. Наполовину его развалили, потом попробовали взорвать, но тут обвалился потолок в одном из строившихся цехов подземного завода – и на стройку нагрянули дяди с усталыми, но добрыми глазами. В одну ночь посадили и подрядчика, и субподрядчика, и начальника строительства, и инженера по технике безопасности, а для верности еще и архитектора с собой прихватили. И, самое интересное, все арестованные тут же дружно признались, что получили задание взорвать завод прямиком от японо-британо-германско-американской разведки.

С той поры это место у городских чиновников стало считаться нечистым, и все здания стали возводиться поодаль от часовни, большей частью вокруг нее. И поскольку подземный завод все расширялся и расширялся вглубь, то и город строился, и к концу двадцатого века уже весь теснился вокруг часовни, чей недоломанный семигранный шатер можно было видеть почти с любой точки Нижнереченска.

Сама часовня только с виду казалась незначительной. Очевидно, традиции подземного строительства были в этих местах весьма давние, поэтому ниже первого этажа имелся подвал, а на самом деле – обширный зал, где и развел костерок предприимчивый Липан. Впрочем, в зале и без того было достаточно тепло; как смутно припоминал Болюхин географию бывшего ему некогда родным завода, где-то неподалеку, под землей были проложены трубы, отводившие тепло от атомного реактора.

– Ты чего, и впрямь в Африке был? – изумился Липан. – То-то мне говорили, а я не верил. А что ты там делал?

– В плену сидел.

– Тю! И долго?

– Почти двадцать лет.

– Ни фига себе! – только и смог выдохнуть Липан.

На самом деле страна, в которую они попали, вовсе не собиралась строить социализм. И капитализм тоже. Не претендовали населявшие ее племена и на феодальное землевладение. Им всем было вполне комфортно и уютно при своем первобытнообщинном, с элементами рабовладельческого, строе. Тем более что в нем появились такие любопытные и во всех отношениях приятные вещи, как шотландское виски, американские автомобили и автоматы Калашникова. И лукавила советская пресса, рассказывая, что в этой стране войска народно-освободительного фронта героически сражаются против наемников империализма. Как стало понятно Болюхину уже через пару недель, там одно свирепое дикарское племя воевало против другого, не менее дикого и не менее свирепого союза племен, и вся разница между ними была в том, что дети одних вождей учились в Сорбонне и Оксфорде, а дети других – в университете имени Патриса Лумумбы.

Однако англичане и французы, хоть и помогали «своим» племенам, поскольку также слышали о залежах руды, но нисколько не обольщались на их счет, и поэтому когда «их» племена с боями подошли к столице уже на расстояние полета стрелы, все зарубежные миссии получили строжайший приказ немедленно эвакуировать сотрудников. Советским же специалистам в их посольстве про это сказать как-то забыли, поскольку были заняты эвакуацией посла и его жены, прозванной «послицей», и поэтому семнадцать русских специалистов (как военных, так и гражданских, как мужчин, так и женщин) оказались поутру в руках захвативших столицу головорезов. Их увели в леса в качестве «живых консервов» и раз в несколько дней убивали по одному. Благо никому в мире и в голову не приходило их искать, а благоразумные советские газеты ни словечком не обмолвились об этом инциденте.