– Кто ты сказал? – в изумлении воскликнул Болюхин. – Кого ты…

Но по телу Уомбо уже пробежала короткая дрожь и голова его упала. Может быть, он потерял сознание, а возможно, и умер.

«Куда-то теперь попадет твоя душа?» – с горечью думал Болюхин, проваливаясь в сон.

Он не знал, что поисковая партия заметила огонек костра и взяла туда ориентир, а утром его нашли вооруженные люди и спросили, что он, европеец, делает в этих местах.

Когда он по мере своего знания языка объяснил им, кто он такой и откуда взялся, его отправили в лагерь и вертолетом доставили во дворец «отца нации». Во встретившем его президенте Болюхин с ужасом узнал бывшего командира Марселя. Марсель тоже узнал его. Возвращение Болюхина на родину было обставлено как жест доброй воли, и Москве скрепя сердце пришлось простить бывшим союзникам по лагерю долг в полмиллиарда долларов.

Но с той поры Болюхин ни разу не оказывался в окружении семи углов. И ни разу не чувствовал во рту вкуса крови. До тех пор, пока…

В половине десятого утра пьянчуга, которого поутру выпроводили из расположенного неподалеку вытрезвителя, стоял перед воротами в ограде симпатичного здания школьного типа. Шевеля губами, он силился прочесть вывеску у сторожки.

– Кузавальный формол… тьфу ты черт! Блин! Надо же, блин, понапридумывали, блин.

Оглушительный сигнал клаксона заставил его подскочить на месте. Прямо за его спиной стоял черный «Опель-Фронтера», в котором сидел молодой человек лет двадцати пяти и делал жесты рукой – проходи, мол.

– Слышь, братан! – воскликнул алкаш, словно обретя родственную душу. – Прочитай, что там написано, а то никак не разберу, блин.

– «Институт каузальной морфологии» при фонде «Общественное право и законность», – прочитал молодой человек вывеску, которую и без того знал наизусть.

– Инда… – покачал головой его собеседник. – Надо же. А я смотрю, куза… казу… Хм, слушай, а что они в этом неституте делают, ты же туда едешь, вроде должен знать.

– Дурью маются и фигню всякую мурыжат! – в сердцах воскликнул молодой человек и вновь нажал на клаксон.

– Вот-вот и я говорю: денюжку народную транжирют и на народной шее катаются! – заорал вслед ему пьяный. Но вид подошедшего к ограде милиционера-охранника живо напомнил ему события вчерашней ночи, и он побрел прочь, мучительно соображая, где бы и как бы ему настрелять денег на опохмелку.

Между тем ворота распахнулись, молодой человек заехал внутрь двора и оставил машину на стоянке. Следующим пунктом был стеклянный павильон, выстроенный перед входом в здание, где его документы тщательно проверили два охранника.

«Андрей Сергеевич Курский, старший научный сотрудник», – прочел один и дважды прокатал карточку через щель. Другой, отдав честь, сказал:

– Вас уже ждут, товарищ лейтенант.

– Мы уже давно не в органах, Денисенко, – улыбнулся Курский. Они знали друг друга еще со времен службы в громадном здании на Лубянке. – Да, я знаю, мне звонили.

По пути в здание ему пришлось еще три раза провериться: заглянуть в зрачок, который отметил соответствие радужной оболочки глаза заложенным параметрам, приложить палец к сканеру, который сравнил его отпечаток с хранящимся в картотеке, и, наконец, набрать пять цифр личного кода на табло. Что поделать? В их ведомстве по-другому было нельзя.

– Где вы, Курский? – воскликнула секретарша Милочка. – Наш Бегемот рвет и мечет.

– Извините, персонального вертолета мне пока не положено. Что там стряслось?

– Этот репортер его совсем доконал.

Когда Курский вошел, генерал в штатском Нестор Алексеевич Бергамотов перевел дух и заявил: