– Я не понимаю…

– За шпионов, – отмахнулся незнакомец. – Все вы – за шпионов.

– Извините, я бы хотел…

– А я вот всю жизнь по ту сторону баррикад, – продолжал свой чудной монолог собеседник. – Всю жизнь…

– Сочувствую, но…

– Всю жизнь, профессор! А всё почему, спрашивается? А потому, что я с детства не терплю врагов и предателей…

– Я вас понимаю, – участливо пролепетал Кукушкин, – но всё же…

– …и борюсь с ними, – продолжал незнакомец, – по мере своих скромных сил и возможностей. Вы, кстати, знаете разницу между врагом и предателем?

Голос зловещего гражданина постепенно твердел, взор холодел. У Кукушкина на лбу робкой росой выступил горячий пот. Он пожал плечами.

– Я объясню. Ну, например, кто-то ещё вчера был паинькой, а сегодня уже корчит из себя буревестника новой революции. Как некий господин Чагин, о котором вы, наверно, слыхали…

– Чагин? Что-то слышал, но…

– …А кто-то мнит себя носителем высшей истины, мессией и возносится в такие выси, где простому смертному делать нечего. И если первый – предатель, продавший родину за тридцать сребреников, то второй – просто враг…

Валерий Степанович заёрзал. Эта риторика и интонация показались ему страшно знакомыми. Немного покопавшись в памяти, он вспомнил, что именно такой была стилистика статей про Алёшу Никифорова!

– Что-то не соображу, к чему вы клоните? – осторожно спросил Кукушкин.

– Как? Неужели не ясно?

– Не совсем…

– Ну, я же сказал: враги и предатели, – голос, леденея, впивался Кукушкину в уши. – Предатели – это отступники, а враги… – незнакомец задумался. – …а враги – это… это просто враги.

– То есть?

– Жидомасоны, либерасты, подрывные элементы и, конечно, говнонации, – безликий вдруг ощерился, и тусклые нити бескровных губ вытянулись в подобие улыбки, а взгляд напоминал два дремучих сверла, что с безжалостным упорством сантиметр за сантиметром ввинчиваются в Кукушкина.

– Кто?! – не понял профессор.

– Дед Пихто! – сверкнул глазами незнакомец. – Интеллигентская вошь, вроде тебя. Чё вылупился?

Валерий Степанович поперхнулся слюной.

– Что, чмо, сопля не в то горло попала? – ухмыльнулся собеседник и, побагровев, снова устремил свои лютые свёрла вглубь Кукушкина. – Ну-ка, в глаза смотреть! В глаза, я сказал!

Белее салфетки, профессор, мелко позвякивая, как старый польский сервант, тупо уставился на незнакомца, пытаясь исторгнуть из себя хотя бы звук, но, пуча ошалевшие глаза, лишь беспомощно хватал густой воздух столовой перекошенным ртом.

– Так. Отвечать на вопросы, – продолжал ментальную экзекуцию безликий, – зачем устраивал провокационные звонки в редакцию «Ленинских известий»?

– Кхе-кхе… Провокационные звонки?? Я… кхе… я просто хотел, чтобы люди узнали правду…

– Чё ты лепишь, падла? Какую правду?

– Про Алёшу Никифорова, – пробормотал Кукушкин.

– Какого, на хер, Алёшу? Куда ты лезешь, дятел сельский? Это же политика!

Валерий Степанович глупо моргал в ответ.

– По роже вижу – не понял ни хрена. Объясняю для тупых, слабослышащих и шибко борзых…

Придвинувшись поближе к столу и понизив голос, незнакомец начал медленно и внятно объяснять, что к чему, окончательно пригвоздив Кукушкина взглядом к спинке стула. Профессор всё больше напоминал кролика, загипнотизированного удавом. На лицо зловещего гражданина легла косая тень. Он стал говорить не громко, но чётко и твёрдо, с медитационной монотонностью держась на одной ноте, так, чтобы каждое слово отпечатывалось в сердце Кукушкина, вонзалось в память, впивалось в самый изнурённый мозг профессора, и без того готовый разлететься на атомы.

– Давка у храма была спровоцирована агентами Госдепа под контролем Израиля, о чём журналист «Ленинских известий», проведший специальное расследование и, кстати, награждённый недавно орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени, честно поведал читателям. И наша организация не позволит подстрекателям вроде тебя очернять нашу прессу, внося смуту в умы россиян. Ущучил, профессор?