Новый 2022-й страна встречала с невиданным воодушевлением – грядущий юбилей главы государства подгонял массы к победе капитализма «с человеческим лицом». Перестав роптать на дефицит гречки и мяса, в едином порыве сплотившись вокруг президента, народ усиленно лепил образ вождя-созидателя и спасителя, а власть, идя навстречу населению, спешила накормить его новыми обещаниями и отблагодарить своевременной уборкой снега. В Ленинске, например, до брусчатки вылизали Вокзальную площадь, свезя на окраину кашу из свалявшегося мусора, заплёванного снега и уснувших до лета бомжей. Помойки предусмотрительно закрыли билбордами с рекламой отдыха в Крыму. В центре города буйно расцвела новогодняя ярмарка. Резные домики-пряники, запах свежеструганных досок и море огней… Словом, не хуже, чем у людей, не гаже, чем в столице!..

На Новый год Люба сделала мужу царский презент – дорогие часы, купленные на сэкономленные за несколько лет деньги. А вот Валерий Степанович решил сделать своим необычный подарок и свозил семью в Питер. Вдосталь нагулявшись по городу «трёх революций», посетив Исаакий, Эрмитаж и «Аврору», Кукушкины захотели увидеть родные места нынешнего президента. В Петербурге таковых оказалось немало, и предприимчивые дельцы, оседлав волну патриотизма, уже давно устраивали экскурсии по этим хлебным маршрутам. Но автобус, на котором чета Кукушкиных собиралась окунуться в молодость «гаранта», в самый последний момент был оккупирован бойкими туристами из Вышнего Волочка. Пришлось уступить… Обиды ни у кого не было, отдых удался! Зато заехали в музей Кнутина в Стрельне. Понравилось.

Вернувшись в Ленинск, Люба первым делом зашла к соседке – пенсионерке, присматривавшей за котом, поблагодарила её, справилась о здоровье, отдала денежку и забрала ключи. Дома всё мгновенно вернулось на круги своя. Праздники закончились. Превратившись из светской дамы в скромную домохозяйку, Люба вновь надела старый халатик и встала к плите; Толик засел за PlayStation, а отец семейства, как Бог, чинно восседал в центре сотворённого им уюта и листал журнал о кино…

На другой день Ленинск начал вяло воскресать, поднимая остатки лиц и самосознания граждан из прокисших телевизоров и недоеденных салатов. Глухо ворча и роясь в снежной каше, медленно и мрачно выползал он на свет божий, заполняя заиндевевшее пространство звуком, смыслом и ритмом.

В НИИ Кукушкин, как обычно, прибыл за пятнадцать минут до начала рабочего дня. У дверей лаборатории его уже поджидали младший научный сотрудник Чайкин и лаборантка Синичкина.

– Привет ранним пташкам! – бойко поприветствовал молодёжь профессор. – Что, не терпится приступить к работе?

– Здравствуйте, Валерий Степанович! Да уж, соскучились… С Новым годом вас, кстати! – запрыгал Петя. – Как отдохнули? Как настрой?

– Прекрасно, Петя. А вы как?

– О-о, великолепно! Ездили к тестю под Кемерово. А у него там банька дивная! Ох, и отходил же он меня веничком! Давно так не парился! Обожаю русскую баню! А вы любите баню, Валерий Степанович?

– Баня – это прекрасно, но я, Петечка, для этих трюков уже староват…

– Да бог с вами! – взвился Чайкин. – Наговариваете вы на себя. Вы у нас молодцом! Верно я говорю? – и легонько толкнул локтем застенчивую Свету.

– Конечно-конечно, – защебетала девушка, – вы ещё ого-го…

Валерий Степанович криво ухмыльнулся и зазвенел ключами.

– Предлагаю, коллеги, перейти к чему-то более конструктивному. Петя, включайте компьютеры…

– Есть! – козырнул Чайкин и принялся жать на кнопки.

«Прыткий малый», – снова подумал Кукушкин.

В обед профессор вышел за свежим номером «Ленинских известий», надеясь обнаружить там реакцию Круглова. Но наивность профессора простиралась дальше его неосведомлённости в области политических реалий и положений дел в стране. Валерий Степанович до последнего момента надеялся, что редакция как минимум попытается объяснить свою позицию, внятно и аргументированно. Но в новой статье всё тот же, судя по стилистике, неизвестный пасквилянт, распаляясь, продолжал гнуть свою линию про агентов США, к которым теперь добавились ещё и «моссадовцы»! Кукушкин лишился дара речи: автор призывал православную общественность обратиться с открытым письмом к президенту Кнутину и потребовать у него взять расследование трагедии под личный контроль. Валерию Степановичу стало дурно, он потёр виски. Такой наглости он не ожидал даже от патриотической прессы. Профессор позвонил в редакцию, представился и, еле сдерживая себя, чтобы не наорать на секретаршу, попросил соединить с Кругловым. До боли знакомый тонкий, как волос, голосок в трубке сообщил, что главный в Москве и будет через пару дней, но есть возможность поговорить с его замом – Горкиным. Кукушкин согласился. Раздалась поднадоевшая босанова, португалка зашептала свои сальности, щелчок – и на том конце из небытия выплыл строгий баритон. Кукушкин напомнил о себе и предупредил зама, что подаёт на редакцию в суд. Возникла пауза, баритон дрогнул, теряя деловитость. Горкин попытался что-то возразить, но лишь окончательно утратил лицо, и профессор вежливо с ним попрощался. «Теперь всем придётся рассказать о случившемся, – размышлял Кукушкин. – Но так даже лучше. И вообще, чего я боюсь? Это им надо бояться! Им нужно, чтобы я молчал, а мне нужна публичность! Об этом надо в голос кричать! В голос!» Кукушкин злобно ликовал, да так, будто уже выиграл процесс, хотя на самом деле даже и не представлял ещё, на чём будет строить свою позицию в суде.