Горшков вздохнул и, нагнувшись ближе к карте, проследил за пальцем Виктора, а затем тыкнул пальцем на середину линии, словно примериваясь:

– Ну, я думаю, что вот тут где–то поворот, – он замялся, вспоминая дорогу, – ведь я, поди, по дороге–то не хожу, больше по тропинкам через лес…

Андрей, скрестив руки на груди и внимательно глядя на Степана, спросил:

– А далеко ли идти по лесу отсюда?

Степан, подумав немного, ответил:

– Ну, если по лесу, часа два поди будет, – он пожал плечами, – а если на машине, то в обход получается ближе, но не до конца доедешь, там тоже по чащобе идти придётся.

Андрей, подумав немного, принял решение:

– Ладно, тогда едем до поворота на машине, а там как получится. Степан, будь добр, садись вперед, показывай дорогу.

Горшков, помявшись, слегка кивнул, и залез в машину.

Проехав черту Сухонского, машина сразу нырнула под сень майского леса. Дорога, превратившись в грунтовку, стала извиваться между деревьями, покрытыми еще нежной, только что распустившейся листвой. Над головой шелестели молодые листья берез и осин, создавая ощущение прохлады и уюта. В просветах между деревьями мелькали первые майские цветы – нежные подснежники и пролески, точно маленькие посланники весны. Дорога, петляя, то уходила в тень, то вырывалась на свет, где солнце, пробиваясь сквозь листву, рисовало на ее поверхности причудливые узоры.

Машина неспешно продвигалась по лесной дороге, а разговор сам собой перетёк от карты и дороги к погоде. Горшков, сидевший впереди, повернул голову к окну.

– Ишь ты, – протянул Степан, глядя в окно, – Май–то нынче какой–то не такой, как в том годе был.

– Да, – поддержал разговор Виктор, – и правда, как–то всё напуталось в этом году.

Андрей, сидевший сзади, немного помолчав, искоса посмотрел на затылок Горшкова, спросил:

– Степан, скажи, вот, ты писал в заявлении, что ничего необычного не видел. А сейчас говоришь, что тут такое творится… Когда это всё началось? И как ты сам столкнулся с этим… необычным?

Горшков замолчал, уставившись в одну точку на лобовом стекле, пытаясь сфокусироваться на своих воспоминаниях, и было видно, как что–то неприятное ворочается в его душе. Наконец он тяжело вздохнул, как будто вытаскивая из себя тяжкую ношу, и, не поворачиваясь, начал рассказ, глядя прямо перед собой:

– Дык, как же… всё началось–то… Случилось всё летом в прошлом годе… А столкнулся я… ну, на полянке лесной, когда по грибы ходил. Увлёкся, и не заметил, как время к вечеру пошло, солнце–то клонилось к закату. Решил срезать через болото. Там и увидел этих… – он запнулся и продолжил с неохотой – топтунов.

– А что это такое? – с неподдельным любопытством спросил Виктор, – очень интересно.

– Ну, дык это… оно… нечто такое… большущее и тёмное, как тень какая. Вроде как человек, а вроде и не совсем… только здоровый шибко. И ходит… как–то не по–людски, раскачивается так, как деревья от ветра. И вот оно это… как будто по земле топчется, тяжело так, аж земля дрожит, вот за то и топтуны… прозвали–то.  А морды–то у них… морды, прямо, страх один… как у зверей каких, только умнее, поди. И глаза… ой, глаза, мужики… недобрые, словно тебя насквозь видят, аж в душу заглядывают. Я от страха тогда, как пень, замер, поди, да в лесу в кусты забился, всё боялся, что оно за мной пойдёт. Но вроде как, отпустило, тьфу, тьфу… – Горшков затих, кзалось он снова переживал тот момент, и невольно перекрестился. – Да только… – он с досадой махнул рукой, – когда из города главный специалист приехал, ну этот… что–то там проверял, так я и рассказал, что сам был участником этих событий… И про пастуха, что с топтунами столкнулся, всё то было в прошлом годе, в начале осени, еще сентябрь толком не начался.