Глеб стоял посреди шумной, но какой-то неестественной толпы на станции с безликим названием «Привокзальная».

Мир вокруг был написан блеклыми пастельными красками, словно выцветший от времени рисунок, контуры предметов слегка расплывались, словно смотришь на мир сквозь мокрое, запотевшее стекло.

Люди с поношенными чемоданами безучастно текли мимо, но их движения были слишком размеренными, почти механическими, а обрывки фраз, долетавшие до них, повторялись с унылой, пугающей точностью. «…билет до…», «…осторожно, двери закрываются…», «…вещи не оставляйте…» – калейдоскоп зацикленных действий, лишенных всякой живости.

Над платформой бесстрастно гремел хриплый громкоговоритель, снова и снова монотонно объявляя о задержке поезда четыреста пятьдесят три на девятую платформу, словно сломанная пластинка.

«Нейропетля», – констатировал Глеб про себя, ощущая знакомое чувство холодка. Классика жанра. Сознание, застрявшее в одном дне, в одном бесконечном ожидании, бессмысленно прокручивающее его до бесконечности, словно белка в колесе.

Он медленно пошел вдоль платформы, внимательно сканируя безликие лица в толпе, выискивая якорь – пациента, Льва.

И вот он. На потертой деревянной скамье, чуть в стороне от основного безжизненного потока, сидел подросток лет шестнадцати.

Лев. Худощавый, с взъерошенными темными волосами, он судорожно сжимал в руках небольшой старомодный чемоданчик и запечатанное пожелтевшее письмо.

Взгляд его был неподвижно устремлен на мертвое табло прибытия поездов, и на бледном, измученном лице застыло выражение такой хрупкой, почти болезненной, отчаянной надежды, что у Глеба на мгновение сжалось сердце.

Он ждал. Каждый цикл этого сна он обреченно садился на эту скамью и ждал поезда, который никогда не придет.

Глава 7. Отец Льва

Глеб подошел и осторожно присел рядом, стараясь не спугнуть хрупкое равновесие этого застывшего дня. Мальчик даже не повернул головы, словно не почувствовал его присутствия.

– Ты все еще ждешь? – мягко спросил Глеб, стараясь проникнуть сквозь стену его отчаяния.

Лев вздрогнул, словно его грубо выдернули из глубокого транса, но взгляд его остался пустым, невидящим, устремленным в никуда. Узнавания не было.

– Он обещал… – голос был тихим, почти механическим, лишенным всякой эмоциональной окраски. – Сегодня точно приедет. Я это знаю. Он не мог просто исчезнуть…

Стандартный ответ петли. Глеб чуть наклонился, стараясь поймать ускользающий взгляд мальчика. – А если ты уже встречал его? Просто не хочешь вспоминать?

Едва заметная дрожь пробежала по худому телу мальчика. Пастельный свет вокруг них словно поблек на мгновение, краски стали тусклее, а тени – гуще. Реакция. Подсознание услышало угрозу привычному, мучительному порядку.

Лев еще крепче вцепился побелевшими пальцами в пожелтевшее письмо.

Я не хочу знать, что там, – прошептал он, его голос дрожал. – Если я открою – все закончится.

– Что будет, если ты откроешь письмо? – Глеб задал вопрос тихо, но настойчиво, внимательно наблюдая за малейшим изменением в его состоянии.

Глава 8. Письмо

Лев замер, взгляд его остекленел, устремившись в какую-то внутреннюю бездну.

– Я пробовал… один раз, – прошептал он, и Глеб увидел, как мелко дрожат его пальцы, сжимающие заветный конверт. Мальчик опустил голову, словно стыдясь своих воспоминаний.

– Как только я снял печать… появилось что-то. Черный туман. Он… он не хотел, чтобы я знал. Он гнал меня… туда, в депо. Я едва успел добежать, спрятаться за старый вагон…

Он судорожно вздохнул, словно пытаясь унять подступившую истерику.

– А потом день снова начался. Снова вокзал, снова это мучительное ожидание.