Но даже когда я говорю себе, что надо сделать усилие, чтобы попасть хотя бы на вторую половину сеанса групповой терапии, я не могу сдвинуться с места. Мои ноги словно приросли к полу, и то, что сказала моя мать, отдается в моем сознании опять, опять и опять.

Кошмары отнюдь не так плохи.

Ученики школы Колдер никогда не получат назад свои магические способности.

Я сама никогда не обрету своих магических способностей, потому что я никогда…

Я отбрасываю от себя эту мысль до того, как могу додумать ее до конца, потому что я уверена – если я позволю себе полностью сформулировать ее – не говоря уже о том, чтобы поверить в нее, – то начну истошно вопить и никогда уже не смогу остановиться. Я и без того уже чувствую, что моя способность владеть собой повисла на совсем тонкой, почти неосязаемой нити.

Снаружи шторм продолжает крепчать. Теперь уже льет настоящий ливень, потоками обрушиваясь на землю с угрожающе черного неба. В кронах дубов воет ветер, и их листья громко шелестят, а ветви гнутся под его напором.

Я подхожу к окну и теперь, когда я осталась здесь одна, позволяю себе проявить слабость, прижавшись своей саднящей щекой к прохладному стеклу. И сразу же чувствую физическое облегчение, но не душевное. На несколько секунд я тяжело приваливаюсь к стене, упиваясь ее холодом и мощью, пока мои колени слабеют – как и вся остальная часть моего естества.

Мои глаза наполняются слезами, и на этот раз я не пытаюсь их сморгнуть. Вместо этого я смотрю на бушующий шторм – и на бурлящий океан за забором – и уверяю себя, что она говорила не всерьез.

Это мы сделали это с Сериной. Школа Колдер с ее подавлением магической силы учеников и ее упором на все что угодно, только не на то, как научить нас пользоваться нашей магией. Это мы сделали это с ней, мы сделали это со всеми ними.

Мы тратим четыре года на то, чтобы не давать нашим ученикам менять обличье, творить даже самые элементарные чары, а затем выталкиваем их в окружающий мир, дождавшись, когда они становятся взрослыми сверхъестественными существами, обладающими всей силой, которую это дает. И не наша вина, что они один за другим погибают от несчастных случаев, связанных с применением магии. Не наша вина, что они постоянно взрывают сами себя с помощью зелий или из-за того, что допускают ошибки, пытаясь сменить обличье, или погибают от тысяч других причин, по которым сверхъестественные существа могут причинить себе непоправимый вред.

И после этого мы просто продолжаем жить своей жизнью, как будто ничего не произошло. Ученики заканчивают учебу и покидают остров, фактически исчезая из жизни тех, кому приходится остаться здесь. Так что, когда они погибают – что в последнее время происходит с очень многими из них, – это не кажется нам реальным, потому что это ничем не отличается от того, что они просто уезжают.

Но это не то же самое. И это имеет значение.

Жизнь Серины имела значение.

Жизнь Жаклин имела значение.

Жизни Блайта, Дрейвена и Маркуса имели значения.

Все они теперь мертвы, и не только они.

Жизнь Каролины имела значение. Жизнь моей прекрасной, эгоцентричной, яркой кузины имела значение. И это значение было огромным.

Во всяком случае, для меня. Я не уверена, что это имеет значение для кого-то еще, разве что для моей тети Клодии и дяди Брандта. Но даже они, похоже, готовы оставить прошлое в прошлом. Она была их дочерью, и они любили ее, но с той минуты, когда ее отправили в тюрьму, она словно перестала существовать… задолго до того, как она действительно погибла.

И теперь я узнаю, что, по мнению моей матери, это лучшее, что мы можем сделать… Это взрывает мозг.