Выражение ее лица, и без того замкнутое, становится совершенно непроницаемым.

– Я не стану обсуждать это с тобой сейчас, Клементина.

– Потому что у тебя нет ответа? – язвительно вопрошаю я. – Потому что ты знаешь, что неправа?

– Я права!

– Нет, неправа. Что плохого в том, что я хочу увидеть мир? Узнать, каково это – по-настоящему быть мантикорой? Ни один из учеников школы не имеет достаточного опыта в использовании своей магической силы, в доступе к главной, ключевой части своего естества, и это убивает их в прямом смысле слова.

– Мы пытались вести дело так, как хотела бы ты, Клементина, и из этого не вышло ничего хорошего. Ты думаешь, ситуация в школе ужасна сейчас? Видела бы ты, что здесь творилось прежде. Ученики регулярно погибали, находясь на нашем попечении, и мы не могли положить этому конец, пока не попробовали ту систему, которую применяем в настоящее время. Она работает. Ученики в безопасности, и это главное.

– Ты хочешь сказать, что они в безопасности до тех пор, пока не закончат школу. Но это не то же самое.

– Ты… – Она замолкает, поскольку на ее телефон вдруг разом приходит целая серия уведомлений. – Мне надо заняться делами. А тебе надо прекратить эти разговоры о том, чтобы все здесь поменять. Этого не будет. Положение дел таково, как оно есть, потому что таким оно и должно быть, нравится тебе это или нет. Несколько учеников уже пострадало сегодня из-за нынешнего всплеска энергии. И мы ни под каким видом не можем допустить, чтобы они обрели свою магическую силу на постоянной основе.

– Я не думаю, что…

– Не имеет значения, что ты думаешь! – рявкает она. – Важно только реальное положение дел. А теперь прекрати это, Клементина!

Но не только она дошла до ручки.

– Иначе что? – огрызаюсь я в ответ. – Ты отправишь меня в тюрьму – на смерть, как ты отправила Каролину?

Она быстро выбрасывает руку и бьет меня по щеке. Изо всех сил.

Я потрясенно ахаю, попятившись и гневно глядя ей в глаза.

– Ты не покинешь этот остров, Клементина. Ни для того, чтобы отправиться в Этериум, ни для того, чтобы поступить в университет. Ни по какой причине. И чем скорее ты это усвоишь, тем лучше для тебя.

Моя щека саднит, но я удерживаю себя от того, чтобы приложить к ней руку. Это было бы проявлением слабости, а я не выказываю слабости – даже в присутствии моей матери. Особенно в ее присутствии.

– Ты можешь говорить все, что тебе угодно, – говорю я ей. – И даже можешь верить, что так оно и есть. Но, когда я окончу школу, я смоюсь с этого кошмарного острова так быстро и так далеко, как только смогу.

– Ты меня не слушаешь. Когда я говорю, что ты никогда не покинешь этот остров, я имею в виду, что ты никогда не сможешь этого сделать. – Она злобно усмехается. – Но ты особо не расстраивайся. Кошмары отнюдь не так плохи, как думают все, – полагаю, ты уже это осознала.

От ее слов меня пронизывает страх, подавляя и гнев, и боль, так что во мне остается только холодный ужас.

– Ты не можешь так поступить со мной, – шепчу я.

– А ты проверь. – И она просто поворачивается и уходит, в ярости стуча шпильками своих кроваво-красных туфель. И, дойдя до конца коридора, добавляет: – Просто запомни, Клементина, мечты тоже могут стать тюрьмой. И это даже хуже, потому что – в отличие от кошмаров – ты не видишь приближающейся западни, пока не становится поздно.

Я смотрю вслед моей матери в оторопи и смятении. Но даже когда до меня мало-помалу доходит весь ужас ее слов, часть моего сознания продолжает цепляться за каждодневные заботы. И заставляет меня начать двигаться, чтобы попасть на урок и не привлечь к себе внимания доктора Фитцхью.