Хотя дверь наполовину открыта, я подумываю о том, чтобы постучать, но в кабинете темно, и тети Клодии нигде не видно.

– Здесь никого нет, – говорит Джуд и тут же разворачивается, как будто хочет как можно быстрее убраться из этого места.

Но таким образом мы с ним оказываемся лицом к лицу – вернее, мое лицо оказывается в непосредственной близости от его очень широкой, очень мускулистой и очень обнаженной груди. Его темный теплый аромат кардамона, кожи и насыщенного горячего меда – сразу же захватывает меня. От него мои колени начинают дрожать, сердце начинает биться часто-часто. Я говорю себе отойти, отодвинуться от него так быстро, как только возможно, но, несмотря на это, не сдвигаюсь с места. Я просто не могу.

Охваченная воспоминаниями, я вдыхаю его запах, вдыхаю глубоко. В эту минуту все становится так же, как раньше – как тогда, когда я действительно хотела быть рядом с ним.

И секунду, которая тянется как вечность, Джуд позволяет мне это делать. Он не шевелится, не дышит, не моргает – а просто стоит на месте и позволяет мне вспоминать.

Но затем он резко отстраняется, и меня пронзает жгучее унижение. У меня было три года, чтобы выстроить свою защиту, чтобы забыть нелепую влюбленность, которую я когда-то питала к нему, и все же один его запах заставляет меня снова чуть ли не таять у его ног. Это отвратительно.

Тем более что очевидно – у него самого нет таких проблем, когда дело касается меня.

– Думаю, это плохая мысль, – отвечаю я, стараясь говорить своим нормальным тоном и, достав телефон, отправляю сообщение моей тете Клодии. – Эти ожоги необходимо обработать до того, как в них попадет инфекция. К тому же я даже не могу себе представить, как сильно они болят.

– Я могу справиться с этой болью.

– Перестань пытаться вести себя как стоик, – говорю я ему.

Он пожимает плечами, как будто иногда человеку бывает так больно, что он почти не почувствует, если боль станет еще сильнее, – и ему неважно, намного сильнее или чуть-чуть.

Но меня больше не волнует его псевдомученическое поведение. Если он хочет уйти отсюда, прежде чем будут обработаны его ожоги, ему придется попытаться пройти мимо меня.

Посему я встаю прямо перед ним, сложив руки на груди и как бы говоря: только через мой труп.

– Если ты просто промоешь эти ожоги гелем для душа, от этого не будет никакого толку, и ты это знаешь.

При обычных обстоятельствах это бы не сработало, но Джуд стоит, шатаясь, и я настаиваю.

– Тебе нужна календула и, вероятно, эликсир из алоэ. И, возможно, мазь с куркумой.

Он опять пытается проскользнуть мимо меня, но на этот раз, когда он сдвигается с места, его рука случайно касается его брюк. От нестерпимой боли он чуть заметно вздрагивает, и его голос звучит сдавленно, когда он говорит:

– Ну, хорошо, как скажешь. Но я могу взять все это сам.

– Это прикольно, что ты так думаешь. – Я устремляю многозначительный взгляд на его обожженные руки прежде, чем подойти к одному из больших застекленных шкафов, изготовленных еще где-то в 1950-х годах, в которых хранятся растительные лечебные средства, усиленные магией.

Я протягиваю руку к ручке шкафа, и тут мой телефон гудит, поскольку на него пришли сообщения от моей тети.

– Клодия сейчас помогает Эмбер. – На лице Джуда тотчас отражается тревога, и я поясняю: – С Эмбер все в порядке, и Клодия придет сюда так быстро, как только сможет. – От облегчения напряженные плечи Джуда тут же расслабляются, а я тем временем достаю из шкафа длинный узкий пузырек с календулой. – Она хочет, чтобы я провела первичную обработку твоих рук, пока мы будем ждать ее. Она сказала мне, какие снадобья надо использовать, чтобы купировать боль и ускорить процесс заживления.