Как вычеркнуть из памяти вкус пальчиков трёхлетнего Антуана, когда мы с Бетти как-то начали цапаться и разговор превращался в скандал с жёлчными и острыми словами, а Антуанчик лез ладошками к нам во рты, запрещая ссориться и злиться. А Бетти? Разве нельзя наконец простить её за то, что она оказалась не в твоём, ещё неизвестно как сформированном вкусе, а ты оказался в её? И просто помнить ту Бетти, что с яростью львицы вцепилась в Португалии, на пляже Эштерила в седую цыганку, попытавшуюся с тайной целью положить руку на голову нашему Майку. Бетти тогда еле оттащили, у неё из-под ногтей капала цыганская кровь… Потом мы не оглядываясь и стараясь не думать о цыганской мести, отрывались от возможной погони строго на север, читая все подряд молитвы.

Ничего этого в моей жизни я не хочу отменять. Это было у меня – и пусть остаётся.

Я провёл ладонью по лицу. Ладонь сделалась мокрой и солёной. Конечно же, это морская пена перекинулась через борт «Генриетты Второй»…

Дальше я ждал, когда же исполнится обещанное Центром «стерпится – слюбится», а оно всё никак не наступало. Из Центра меня пытались успокоить: дескать, не парься, парень, жену Бог даёт, тут от тебя уж точно ничего не зависит. Смирись, живи спокойно и получай удовольствие от чего-нибудь другого.

– От чего, например? – спрашивал я у Центра.

– Ну… – мялся Центр, – в кружок какой-нибудь запишись, в секцию… На футбол ходи, наконец. Футбол – это самое далёкое место от жён. Болей за «Челси».

– Да я и так уже весь на больничном, – шифровал я в Центр.

Но больше всего меня прибивали сочувственные взгляды мужиков. Или они только казались сочувственными? Мужики, как и прежде, смотрели и пожимали плечами: и как с такой можно? Мне было тошно от некрасивости жены. Когда мы вместе шагали по улицам Лондона и я ловил удивлённые взгляды, мне хотелось заорать. Да-да, именно заорать. Остановиться на Трафальгарской площади, забраться на тумбу и крикнуть погромче – чтобы все услышали:

– Вы что же думаете, мужики, это всё, на что я способен? Что только эту Страшко и сумел огулять!? Что симпатичная девчонка мне и не даст никогда? Да ничего подобного! У нас на Москве я такими лакомился, что вы и издалёка не видывали! У меня девчоночки бывали – пальцы оближешь, закачаешься!.. Да с этой Бетти я только по заданию любимой отчизны и мог в койку рухнуть. По приказу военного времени, под угрозой трибунала… Но клянусь, парни, своё наверстаю!..

К слову сказать, до полного равнодушия загонять ей меня не удалось. Случались и солнечные деньки.

Однажды случилась Катрин. Шотландка в клеточку. Мы с ней безумствовали в Глазго. Катрин до сих пор уверена, что я тогда из тюрьмы, как говорят, «откинулся» и она первой, волноломом, встала на моём пути. У неё тоже, кстати, проблемная ситуация сложилась. Замуж собралась за лысого. Проблема не в том, что за лысого, а в том, что не хотела. Выходила из осторожности, из опасения, что столь подходящий кандидат больше не подвернётся. Вот и наворачивала ещё до того, как стать женой, наказывала мужика за свою нелюбовь. Такая вот обычная история.

Потом приключилась Мария. Эта сама меня выбрала. Раздвинула толпу, как ряску на пруду, и сказала:

– Так вот ты где от меня прячешься! Выходи-ка, дружок!

А я и не прятался. Шёл себе по Стрэнду куда глаза глядят, и душа моя, как простыня на ветру, пропускала солнце.

– Пропустишь так всё на свете, дорогой, – сказала Мария и протянула левую руку.

Прикрыл я тогда ладонью сердце под рубашкой и ответил:

– Левая у меня занята, но могу и освободить.

– Мне любой будет достаточно, – ответила Мария.